Татьяна Соломатина - Проект «Платон»

— Я вам верю, Александра Аркадьевна. Я просто не понимаю, как…

— Как я могла не замечать? — Она саркастично усмехнулась. — Вы женаты, Андрей Иванович?

— Нет.

— Но вы жили когда-нибудь с кем-нибудь достаточно долго под одной крышей?

— Достаточно долго для чего?

— Для того, чтобы перестать обращать внимание на человека?

— Нет, — улыбнулся он. — Я всегда очень чётко отслеживал именно этот параметр. Как только я переставал обращать внимание на женщину, или она — на меня, — я прекращал совместное проживание.

— Ждёте большой и чистой любви?

— Просто любви, Александра Аркадьевна.

— Тогда вы лучше меня. Меня в союзе с Васильевым устраивало как раз взаимное равнодушие. Мы были слишком увлечены собой, своими делами. Мы оба не хотели детей.

— Но я ещё не встречал людей, у которых роман бы начался со взаимного равнодушия!

— Кто помнит начало романов? Точнее воспоминания у всех, как правило, одни и те же. Понравились друг другу. Я красива, он был хорош собой. Мы оба были, как бы это сказать, эмоционально холодны. Но это вообще проклятие века. Люди довольно давно в массе своей эмоционально холодны. Особенно, если, как и я, как Васильев — начинали свою жизнь в условиях скученности. Я росла в коммуналке. Он — и вовсе поначалу в бараке. В простых семьях. Чтобы не сойти с ума в довольно большой и разношёрстной группе — надо уметь отключать эмоции. А как это ни парадоксально на первый взгляд — за чувства со знаком плюс отвечают те же базовые инстинкты, что контролируют чувства со знаком минус. Отключаешь минус — угасает и плюс. В дружбе и любви значение агрессии столь же велико, как и её значение во вражде и ненависти.

— Но он же был убийцей!

— А кто вам сказал, что он убивал из вражды и ненависти? Он был на них так же неспособен, как к дружбе и любви.

— Так почему же он их убивал?!

— Тот, кто ответит на этот вопрос, избавит мир от серийных убийц. Хотите ещё кофе?

Ещё кофе Беляев не хотел, и Васильева предложила ему коньяка. На коньяк он, чуть поколебавшись, согласился. Они проговорили ещё примерно час. Ему этого хватило, чтобы окончательно убедиться в том, что она действительно ничего не знала. Возможно, о чём-то начала догадываться. Причём — незадолго до убийства Васильева. Это настораживало, ибо не могло быть случайным совпадением. Но довольно часто случается то, чего не может быть. Ибо все эти теории об инстинктах, их смешении, подавлении и связанных с этим поведением — вроде как выглядят верно. Но в мире всё ещё есть и дружба и любовь. Во всяком случае, Беляев очень на это надеялся. То, что он тоже вырос в коммуналке, не мешало ему испытывать тёплые чувства к, например, Степану. Хотя его и бесили многие и многие манеры товарища.

— Митрофанов, — сказал Беляев, поставив пустой бокал на стол.

— Что — Митрофанов?

Васильева переспросила совершенно спокойно. Никак не среагировав на «эффект неожиданности», на который так рассчитывал Беляев.

— Митрофанов проводил с ним гораздо больше времени, чем вы. Коллеги по работе, соратники — иногда они для нас больше, чем супруги и друзья. В определённом смысле. Митрофанов мог что-то замечать? Подозревать?

— Я полагаю, вам следует об этом спросить у самого Митрофанова.

— Я уже спрашивал. Он дал отрицательные ответы. Единственное, что меня насторожило, это…

Он на некоторое время замолчал.

— Теперь я ищу корректную формулировку, — улыбнулся он вопросительному взгляду Александры Аркадьевны. — Он ответил: « Я не замечал, я не подозревал».

— Это в естественной манере Митрофанова. Он, знаете ли, работает с кругом лиц с разнообразной патологией, — она покрутила пальцем у виска, — и потому одной из его профессиональных привычек является, в том числе, чёткие и корректные постановки условий, целей, задач. Он в целом очень как бы это сказать? Алгебраист. Он не знает, мог ли заметить кто-то — из огромного множества людей, хоть раз в жизни пересекавшихся с Васильевым, что-нибудь подобное, и акцентуацией своего «я» он лишь чётко дал понять, что он — не замечал и не подозревал. И вы решили, что замечала я?

— Я ничего не решил. Но сказать по правде, даже от вас, — извините за откровенность, — у меня меньший мороз по коже, чем от Михаила Александровича. Он в открытую заявил, что он — психопат.

— Что же в этом морозного? — улыбнулась она. — Буквально недавно я вам сказала то же самое, подчеркнув свою эмоциональную холодность. В определённом смысле, Андрей Иванович, мы все психопаты. Иначе бы нас давным-давно разорвало бы изнутри. Потому что всё то, что происходит, весь мир непосредственно вокруг нас, и мир в целом — вызывает усиленный ток крови, спровоцированный выбросом соответствующих гормонов, — и будь и вы, в том числе, не психопатом, — ваш миокард, масса ваших прочих органов и систем попросту бы не выдержали, износились. Любое сообщение о жестоко убитой собаке, о теракте, о бомбёжках в каких угодно городах и весях — и вы бы чувствовали всё то, что умирающая в муках собака, жертвы терактов и бомбёжек — в том числе дети, — и вас бы просто не стало. Вы бы чувствовали всё то, что жертвы Васильева. Но наш «процессор», — она прикоснулась пальцем ко лбу, — а может быть и более глубинные структуры, или механизмы, к пониманию которых мы подошли разве умозрительно, — включает торможение. И мы — живы. — Она развела руками. — Так что все мы, господин Беляев, психопаты. Просто Митрофанов возможно чуть более выраженный, чем вы. И не скрывает этого сам от себя. Он же учёный! А кроме того, вы забываете о специфике его работы. Кассиршу супермаркета напугает слово «расчленёнка» — ну, я надеюсь всё ещё напугает, потому что страх — тоже необходимый инструмент выживания. Но это слово не напугает вас. Вас насторожило слово «психопат», в то время как для Митрофанова это часть профессиональной лексики.

— Спасибо за беседу, Александра Аркадьевна. Кто-нибудь ещё, кроме вас и Митрофанова знал Васильева довольно хорошо?

— Как выяснилось, даже мы его совсем не знали. И мне совершенно нечего вам сказать или даже предложить. Телефон Васильева пропал — вы не обнаружили его на месте… Даже как-то странно говорить «преступления». Не обнаружили его при теле. А все его контакты, могущие пролить свет, или напустить ещё больше туману, — были в телефоне. Мне совершенно нечем вам помочь, Андрей Иванович. И простите меня в очередной раз за откровенность, — мне совершенно не хочется вам помогать. В поимке убийцы Васильева, конечно же. Если вам когда-нибудь будет нужна помощь в чём-нибудь другом — всегда обращайтесь. Вы — хороший человек.

— Откуда вы знаете, какой я человек?

— Психопаты всегда знают, какой перед ними человек.