Анатолий Степанов - Без гнева и пристрастия

Оклемался кинорежиссер. С любопытствующим прищуром осмотрел старательных телохранителей и определил:

— Что ты от них хочешь? Старая школа безнаказанности. А сейчас им уже за сорок, ручки-ножки одрябли, головки окончательно ослабли. Гони ты их к чертовой бабушке, Юра.

— Что и незамедлительно сделаю, — пообещал банкир Казаряну, а бойцов уведомил: — Вы уволены с настоящей минуты. Оружие сдадите на посту старшему.

…Знаменитое шоссе беззвучный «паккард» проглотил в немногие минуты. В полыхании всевидящих неумолимых фар почти сплошной кремлевской стеной объявились бесконечные ограды, за которыми в виллах-замках обитали сильные мира сего. И Юрий Егорович был из сильненьких: узорные чугунного литья (не хуже, чем у других) ворота бесшумно раздвинулись перед носом его кабриолета. По аллее к парадному входу, где уже ждал, радостно улыбаясь, крутой мужичок — не то дворецкий, не то ресторанный вышибала по виду. Не отвечая на восторженные приветствия дворецкого-вышибалы, Юрий Егорович проследовал в громадную гостиную-зал и, задрав голову, громким криком объявил второму этажу:

— Наталья, я приехал!

И устало упал в обширное драгоценное кресло. Откинул голову, разбросал руки, закрыл глаза. Хотел покоя. Но, понятное дело, покой нам только снится. А он еще не спал. Хорошо поставленное сопрано спросило сверху с неуважением:

— Орать-то зачем?

Юрий Егорович поднял глаза, чтобы увидеть неотразимую свою супругу — кинозвезду, стоявшую на галерее в очаровательном дезабилье, и ответил исчерпывающе:

— Чтобы любовник услышал. И скрылся незаметно.

Никак не отреагировала на дерзкий выпад Наталья. Поинтересовалась только:

— Ты же в городе собирался заночевать.

— Передумал.

— Жрать хочешь?

— Не знаю. — Юрий Егорович растер ладонями лицо. — А впрочем, пришли во флигель чего-нибудь полегче. Я там переночую. Дела кое-какие пересмотреть надо.

— Люську прислать?

— Кроме Люськи, у тебя кто-нибудь в наличии имеется?

— А у тебя, кроме Люськи, кто-нибудь в наличии имеется? — эхом откликнулась она.

Он прошел через двухгектарный участок по плиточной дорожке к малому шале, что приткнулся к крепостной стене соседнего участка. И здесь его встретил вездесущий дворецкий-вышибала, который, распахнув дверь, преданным лицом указывал хозяину на разгоравшийся в камине огонь.

— Спасибо, Сергун, — поблагодарил Юрий Егорович. — Можешь отдыхать, заслужил.

Сергун безмолвно поклонился и исчез. И здесь роскошное кресло. Юрий Егорович устроился поудобнее и стал рассматривать кумачовые квадратики нагоревших под хорошей тягой березовых полешек. Почти бесшумно, но так, чтобы было слышно, явились дробно ласковые женские шаги.

— Юрий Егорович, за столом или здесь, прямо на журнальном? — журчаше и как бы испуганно осведомился голосок с заметным налетом суржика.

— Здесь, — не оборачиваясь, решил Юрий Егорович.

Свежая, ладная, распахнутая ко всем неожиданностям жизни Люська, ставя со спины доброго барина поднос на журнальный столик, нежно зацепила пиджачное плечо твердой грудкой. Не оборачиваясь, он левой рукой за талию усадил ее на подлокотник кресла, а правой стал расстегивать пуговицы халатика-униформы. Люська была в боевой готовности: под халатиком голое тельце. Она прижалась щекой к его затылку и жарко дышала ему в ухо. Правая рука, ощупывая все на своем пути, спускалась все ниже и добралась до упругой раздвоенности. Люська поспешно и вроде как в охотку страстно застонала. Начатое действо уже завлекало и отвлекало от дела. Дежурно поцеловав ближний Люськин сосок, Юрий Егорович сказал с сожалением:

— Не сейчас, Люсенька.

— А когда? — надув обиженные губки, спросила она.

— Приходи через часок, ладно? — определил время он, но тут же добавил: — Но не раньше.

Люся удалилась, не вымолвив ни слова. Теперь можно рассмотреть, что на подносе. Скромный, но любимый «Джонни Уокер», тарелка со льдом, положенная водичка, сыр, оливки. То, что необходимо уставшему, в серьезных летах, деловому человеку, — не более того. Не торопясь, деловой человек подготовил все для первого приема и принял. Принял, правда, не по правилам, много: сразу сто пятьдесят. Пососал оливку, пожевал сырка, откинулся в кресле, ожидая бодрящего потепления внутренностей.

Решился. Выполз из кресла и, подойдя к камину, сдвинул в сторону одну из плиток бокового торца, за которой были плоская клавиша и микрофон. Юрий Егорович нажал на клавишу и стал ждать. Ждал долго, прежде чем из устройства донеслось:

— Хотел сказать вам, Юрий Егорович, спокойной ночи, но, судя по вашему сигналу, ночка-то как раз беспокойная. Встречаться надо обязательно?

— Да, — безапелляционно подтвердил Юрий Егорович. — Форс-мажор.

В одной из стен шале, которая была и частью ограды соседнего участка, существовала дверь-невидимка. Она открылась, и на пороге предстал Иван Вадимович Курдюмов в вечернем костюме, сверкающих штиблетах, будто фарфоровой сорочке, при галстуке-бабочке.

— Присаживайтесь, Иван Вадимович, — предложил Юрий Егорович. — Выпьем по малости.

— Форс-мажор — это ваш запой, Юрий Егорович? — спросил Иван Вадимович, не отходя от дверей. — Я проникал сквозь стены, как граф Монте-Кристо, не для того, чтобы принять участие в заурядной пьянке.

— Не хотите пить, не пейте. Но все-таки присаживайтесь. Мой рассказ и ваш совет.

Иван Вадимович уселся в кресло и в ожидании, от нечего делать поднял бутылку, рассматривая веселого сквайра на этикетке.

— Они засекли мои встречи с Марковым, — мрачно сообщил Юрий Егорович.

Продолжая любоваться джентльменом в красном рединготе и коротких сапожках, Иван Вадимович невозмутимо ответил:

— Что и следовало ожидать. Они же совсем-совсем неглупые люди и многопрофильные профессионалы. Им ничего не стоило просчитать канал, по которому пройдут логуновские суммы. Просчитать — просчитали, а ничего не докажут. Поддержка движения «Патриот» — инициатива состоятельных акционеров крупного частного банка, только и всего. Вы, надеюсь, умолчали о том, что в курсе того, как ушли из швейцарского банка эти сорок процентов?

— О чем вы говорите! — убежденно возмутился Юрий Егорович. Получилось вполне правдиво. Не рассказывать же, что, доведенный казаряновской беспардонной атакой до трусливого ступора, он вступил с ним в полемику о правонаследии, тем самым полностью подтвердив все догадки смирновской команды.

— В общем, нам пока не о чем беспокоиться, Юрий Егорович. — Иван Вадимович взял чистый стакан и налил-таки себе, как положено воспитанному человеку, немного, граммов пятьдесят. Юрий Егорович дождался, когда гость выпил и закусил, и добавил малоприятного: