Билл Белинджер - Самая долгая секунда

— Вик, а что было между вами?

Я недоуменно пожал плечами.

— Ты действительно не знаешь? Или просто не хочешь сказать мне об этом?

И то, и другое — написал я.

Бианка взяла меня за руку. Я почувствовал тепло ее кожи, когда она сжала мои пальцы. Это меня взволновало, и я попытался вырвать руку. Но она крепко держала ее, и мне это не удалось.

— Что-то здесь не так, — сказала она. — Происходит что-то ужасное. Я не знаю что, но чувствую, что какая-то опасность подстерегает нас на каждом шагу.

Она вдруг отвернулась и отошла. Уже немного спокойнее она продолжала:

— Забудь Розмари. Забудь все. Думай о том, что ты должен начать новую жизнь. Я скопила немного денег и могу их тебе одолжить. Уезжай из Нью-Йорка. Потом, когда совсем выздоровеешь, вернешься и можешь жить здесь.

Я пытался ей объяснить, что не могу уехать.

— Почему? — спросила она. — Может быть, потому, что ты меня любишь?

Нет , — написал я. Я не люблю тебя. Я вообще никого не люблю. Это было правдой, и я считал, что должен был сказать ей правду.

— Жаль, — сказала она тихо. — Я не должна была спрашивать тебя об этом. Но я хочу, чтобы ты знал, что люблю тебя. — Она быстро отвернулась, но я успел заметить слезы в ее глазах. Она оглянулась, как бы рассматривая мебель на кухне. — Я не врач, не психиатр, но я женщина. И одно я знаю наверняка, что ты действительно никого не любишь и никогда в жизни никого не любил.

Мне было нечего ей возразить. Я был благодарен ей за ее помощь и дружбу, и хотел написать об этом, но не успел, потому что она продолжала:

— Все очень странно. Когда ты пришел ко мне из больницы, мне было тебя очень жаль. Мне казалось, что тебе действительно нужна помощь. Ты был такой худой и больной. — Она покачала головой, как бы иронизируя над собой, и продолжала: — Перед мужчиной, который выглядит несчастным и изможденным, невозможно устоять сентиментальной женщине. Да и вообще, когда ты потом был постоянно рядом… — Она не закончила фразу.

Я был смущен и в то же время чувствовал, как раздражение поднимается во мне. Зачем она устроила мне эту сцену? Я к ней прекрасно относился и был очень благодарен ей за помощь. Но этой банальной сценой она сделала положение довольно щекотливым. Я решил переменить планы и ускорить свой переезд и тотчас же написал ей, что постараюсь как можно быстрее найти себе квартиру. Она не возражала.

Мы договорились, что в ближайшее воскресенье, то есть через три дня, я уеду. Но обстоятельства сложились так, что мне пришлось уехать от Бианки гораздо раньше.

В этот день вечером я решил навестить Розмари. Я отправился к семи часам вечера в отель. Это время мне показалось самым подходящим: Розмари должна была быть, по моим предположениям, у себя и переодеваться к ужину.

На мой стук в дверь никто не ответил. Из номера не доносилось ни звука. Я постучал еще раз. Безрезультатно. Я огляделся. В коридоре никого не было. Я вынул отмычку из кармана, и с третьей попытки мне удалось открыть дверь.

В номере было темно. Я нащупал на стене около двери выключатель и зажег свет. Прямо передо мной была спальня. Здесь было два окна. Двуспальная кровать была застелена, но покрывала было смято, как будто кто-то лежал на нем. Напротив кровати стоял комод, рядом с ним туалетный столик с трюмо. У окна стояло кресло, а рядом на маленьком журнальном столике — настольная лампа. Дверь в ванную комнату была приоткрыта, но там было темно.

Как был в пальто, я, не раздеваясь, присел на край кровати и закурил. Я решил во чтобы ни стало дождаться Розмари.

В спальне были две пепельницы, но обе были чистыми. Это мне показалось странным, потому что Розмари курила очень много. Очевидно, ее не было дома целый день. Впрочем, она могла их просто вымыть перед уходом, хотя, насколько я успел заметить, такой привычки она не имела. Покурив, я подошел к комоду и стал выдвигать ящики. В них лежали стопки чистого нижнего белья, чулки, ночные рубашки и другие вещи. В самом нижнем ящике лежали три дамские сумочки.

Проверив их содержимое, я не нашел ничего, кроме старых магазинных чеков, спичек и заколок для волос. В одной из сумочек находилась, правда, смятая цветная открытка с видом нью-йоркских небоскребов. На обратной стороне открытки не было ни почтовой марки, ни адреса. Только написано: вторник, в десять часов утра.

Я продолжал обследовать комнату. На туалетном столике я не нашел ничего, кроме огромного количества косметики. В платяном шкафу лежала еще одна дамская сумочка, которой, судя по всему, Розмари пользовалась еще совсем недавно. В ней я нашел пудреницу, ключ, кошелек, в котором было около шестисот долларов, расческу, зеркальце, пачку сигарет, зажигалку и несколько счетов. Я вытряхнул содержимое сумочки на кровать и еще раз внимательно осмотрел каждую вещь. В кошельке я нашел клочок газеты. Это был обрывок заметки о регате, которая должна была состояться на озере Сарагота, и о том, что первая подобная регата состоялась в 1895 году. Цифра «1895» была подчеркнута карандашом. Насколько я знал, Розмари никогда не интересовалась этим видом спорта. Зачем она носила эту заметку с собой? Этот клочок газеты я тоже положил себе в карман. Все остальное я убрал назад в сумочку и положил ее на место.

Выходя из номера, я услышал странный звук. Он доносился, судя по всему, из ванной комнаты. Звук то был слышен, то снова затихал. Я решил, что тот, кто находится в ванной комнате, все равно уже видел меня. Нож сам собой оказался у меня в руке. Я распахнул дверь и увидел Розмари. Ее тело висело под самым потолком, слегка покачиваясь. Каблуки ее туфель касались ванной, производя при этом звук, который насторожил меня и привлек внимание. Я зажег свет. Белый кафель, которым была выложена ванная комната, напоминал морг. Розмари была мертва уже довольно давно, потому что черты ее лица были уже сильно искажены.

Почему ее убили? В общем-то, мне не было ее жаль. Единственное, о чем я пожалел, так это о том, что с ее смертью оборвалась ниточка, которая связывала меня с моим неизвестным мне еще пока прошлым. И еще одно обстоятельство пугало меня. Я боялся, что полиция в связи с этим убийством может напасть на мой след.

Я вернулся в спальню и еще раз обследовал постель. Теперь я понял, что смятое покрывало было следами борьбы. Розмари задушили здесь, в спальне, а потом повесили в ванной комнате, имитируя самоубийство.

Теперь мне надо было как-то уйти из отеля незамеченным. Я тщательно вытер полотенцем все вещи, на которых могли остаться мои отпечатки пальцев. Из сумочки Розмари я вынул пятьсот долларов. Ей они теперь все равно уже не были нужны.

Прежде чем выйти из номера, я еще раз проверил, не оставил ли я где-нибудь отпечатки пальцев. Недокуренную сигарету я бросил в унитаз и спустил воду.