Билл Белинджер - Самая долгая секунда

Затем я выглянул в коридор. В конце коридора я увидел пару, которая шла в моем направлении. Я закрыл дверь и подождал, пока они пройдут. Через минуту я снова выглянул в коридор. Он был пуст. Я поспешил к пожарной лестнице и поднялся по ней на шестой этаж. Оттуда на лифте я спустился вниз и вышел из гостиницы. Только на улице я спокойно вздохнул.

— Цвет глаз совпадает, — сказал Бурровс. — Глаза у него были голубые.

— Да, — сказал Йенсен. — Вес, очевидно, совпадает тоже.

— Тогда он весил сто шестьдесят фунтов. — Бурровс посмотрел в свои записи. А Горман утверждает, что этот человек весил сто восемьдесят пять фунтов.

— Разница не очень велика. Он мог поправиться за эти годы. Многие люди, правда, не полнеют. Но ведь двадцать пять фунтов можно легко набрать, если есть немного больше обычного и вести более спокойную жизнь.

— Но убитый не выглядел полным, — заметил Бурровс. — Если раньше он весил сто шестьдесят фунтов, то теперь, при весе сто восемьдесят пять фунтов, он должен был бы выглядеть довольно толстым.

— Но тогда Пацифику было двадцать два года, — заметил Йенсен. — Война, регулярное питание и тяжелая работа сделали его сильным, так что он мог поправиться на двадцать пять фунтов без того, чтобы сильно пополнеть.

Бурровс встал, подошел к окну, выглянул на улицу и опять сел.

— Проклятье, — сказал он нетерпеливо. — Когда же Горман сдаст наконец свой отчет? Вы можете думать, что хотите, но лично я уверен, что мы имеем дело с двумя разными людьми.

В ту же ночь я уехал от Бианки. Розмари Мартин была мертва, и это было более чем достаточной причиной для того, чтобы уехать от Бианки как можно скорее.

Розмари Мартин, Меркле, Сантини, доктор Минор — все эти люди были мне абсолютно безразличны. Но когда я прощался с Бианкой, я почувствовал, что она как-то совершенно незаметно вошла в мою жизнь. Меня восхищали ее благородство и великодушие. И мне было очень грустно расставаться с ней.

Но что я мог дать ей? У меня не было настоящего, потому что у меня не было прошлого. Я не мог ей этого объяснить. Но она прочитала все это в моих глазах.

Когда я сказал ей, что уезжаю, она заплакала.

— Вик, — сказала она нежно. — Что ты будешь делать? Куда ты едешь? Тот, кто пытался убить тебя, ведь обязательно попытается это сделать снова.

Я написал ей, что мои неизвестные уже давно могли бы сделать это, но они же не сделали этого до сих пор. Очевидно, я нужен им пока еще живой. Я помедлил немного, а потом все-таки объяснил ей, почему так срочно уезжаю. Я рассказал ей о том, что случилось с Розмари.

К тебе обязательно придет полиция и будут расспрашивать обо мне. Будет лучше для тебя, если меня в это время уже не будет здесь, — написал я.

Она очень испугалась и снова заплакала.

— Бедная Розмари, — всхлипнула она и, вытерев слезы, сказала:

— Я уверена, что ее убили. Не может быть, чтобы она покончила жизнь самоубийством.

Я тоже был уверен в этом, но промолчал. Бианка повторила:

— Я уверена, что ее убили.

Вдруг в ее глазах мелькнула тень сомнения. Я понял, что она подозревает меня в убийстве Розмари. Но она быстро прогнала эту мысль и сказала:

— Очевидно, Розмари знала что-то, что ты забыл. Она же ведь знала тебя раньше.

Я кивнул. Это было совершенно очевидно, и не было смысла продолжать скрывать это от Бианки.

Я поднялся в свою комнату и быстро сложил свои нехитрые пожитки в чемодан, который мне одолжила Бианка. Я уже собрался уходить, и тут она спросила неожиданно:

— А почему ты уходишь именно сейчас? Ведь тебе все равно не удастся скрыться от своих врагов. Мне кажется, что здесь ты в такой же безопасности, как в любом другом месте.

Я еще раз объяснил ей, что у нее будут сложности с полицией, как только обнаружат труп Розмари. А если теперь придет полиция и спросит обо мне, то она может сказать, что я уехал, и она не знает куда.

Это было бы правдой, потому что я действительно не имел представления о том, куда мне направиться.

Перед уходом я попросил ее о последней любезности. Я не хотел, чтобы полиция знала о том, что я был знаком с Розмари раньше и что я был у нее в отеле. Ей не нужно лгать, она и не умела этого делать. Она просто не должна рассказывать об этом, Если ее не спросят. Полиция, конечно, будет искать меня, но, думаю, не слишком усердно, если у нее не возникнут особые подозрения на мой счет.

Я взял чемодан и пошел к двери. Бианка крикнула мне вслед:

— Вик, ты можешь всегда рассчитывать на меня, если тебе понадобится помощь.

Я благодарно кивнул. На мгновение меня охватило какое-то совершенно незнакомое мне чувство. Но я моментально взял себя в руки и вышел, не оглядываясь.

На Восьмой авеню находился испанский отель «Кастилло». О его существовании я не знал ничего до тех пор, пока случайно не наткнулся на него. Отель был очень дешевый, третьеразрядный. Пол был покрыт линолеумом. В холле было всего несколько столов и стульев, а у одной из стен стоял длинный стол администрации. Судя по всему, здесь каждый был занят своими проблемами. Это мне подходило.

Я представился Гарольдом Роксом и объяснил, что мне нужен номер. Заплатив за номер за неделю вперед, я получил ключ и поднялся наверх. Номер был отвратительным, как я и предполагал, но мне это было безразлично.

Прежде чем лечь спать, я вынул открытку и клочок газеты, которые я нашел у Розмари. Я спрятал их в бумажник, а его в наволочку. Под подушку я положил нож и заснул.

Около двух часов ночи я неожиданно проснулся.

Во сне я вдруг случайно нашел ответ на один из вопросов, мучавших меня. Я вдруг понял, откуда взялось имя, под которым Розмари жила в Актон Плаца. О’Ханкстрем была анаграмма имени Колонел Херстман. Но я по-прежнему не знал, кто такой Колонел Херстман. Это имя не вызывало у меня никаких неприятных ассоциаций, только чувство, что я был хорошо знаком когда-то с этим человеком, что он был моим другом. Мне очень хотелось найти его и заручиться его поддержкой. Я был уверен, что Розмари превратила имя Колонела Херстмана в анаграмму, потому что считала, что я смогу разобраться в перестановке букв.

Успокоившись, я снова лег и заснул. И опять мне стал сниться мой постоянный кошмар. Мне снилась опять та же длинная темная комната с одним освещенным углом. В темноте что-то происходило, но я не мог понять что. По комнате двигались какие-то тени. Я проснулся с ножом в руке, весь в холодном поту. Через грязное окно в комнату проникал дневной свет.

В дешевом кафе, расположенном недалеко от гостиницы, я позавтракал. За чашкой кофе я еще раз стал рассматривать открытку, которую нашел у Розмари. Вдруг я заметил на открытке малюсенькую дырочку, сделанную, очевидно, иголкой. Она была сделана на одном из небоскребов. Это было явно неспроста.