Буало-Нарсежак - Брат Иуда [сборник]

– Нам с Эрбуазом надо поговорить, – объявляет Вильбер. – Не ждите нас.

Машина удаляется. Я поворачиваюсь к нему.

– Вы хотите мне что-то сказать?.. В таком случае предлагаю вам прохладительное. Там, внизу, есть маленькое кафе.

– Только не это! – вскричал он. – Мне нельзя пить холодное. Но вам не повредит немножко пройтись. Я наблюдаю за вами, Эрбуаз, и утверждаю, что вы недостаточно двигаетесь.

Небольшое поучение на тему о пользе прогулок. Я раздраженно его прерываю:

– Что вы хотели мне рассказать?

– Ах да! По поводу мадам Рувр. Вы не задались вопросом, почему она не сопровождала нас на кладбище?

– Да, конечно!

– Такая благовоспитанная дама. Гостья за нашим столом. Ей следовало иметь на то вескую причину.

– Вам известна эта причина?

Но у Вильбера нет обыкновения прямо отвечать на вопросы. Напустив на себя свой обычный хитрющий вид, он продолжает:

– Вчера я прочел в разделе некрологов «Утренней Ниццы» сообщение о кончине Жонкьера. Там перечисляются его звания, и одно из них меня поразило: инженер Национальной школы искусств и ремесел. Тогда как, помните, он всегда рассказывал нам, что является выпускником Центральной школы гражданских инженеров в Париже.

– Выходит, это враки?

– Погодите! Захотелось внести ясность. Оставалось одно – проверить по «Who is who». [29] «Кто есть кто» – справочник о деятелях науки, искусства и т. п. (англ.). С этой целью я отправился повидать своего нотариуса, будучи уверен, что у него есть этот справочник… и раскрыл секрет Жонкьера.

– Он и в самом деле был инженером в «Искусствах и ремеслах»?

– Да. Историю с Центральной школой он сочинил для пущей важности. Но я вычитал также, что в тысяча девятьсот тридцать пятом году он женился на некой мадемуазель Вокуа, с которой развелся в тысяча девятьсот сорок пятом.

– Люсиль?

– Да подождите вы, черт побери! Пока я держал в руках этот справочник, я заодно поискал в нем справку на Рувра. Она оказалась довольно пространной. В ней сообщается, кроме прочего, что он состоял председателем суда присяжных. В тысяча девятьсот сорок восьмом году женился на некой Люсиль Вокуа.

– Выходит, мадам Рувр – бывшая жена Жонкьера?

– Ну да!

Эта новость меня ошарашила и в то же время принесла огромное облегчение. Люсиль не была – никогда не была – любовницей Жонкьера. Насколько это лучше! Зато мне придется пересмотреть все свои предположения. Конечно же, между ними произошла бурная сцена, но в связи с чем?

– Признайтесь, она не лишена хладнокровия, – продолжает Вильбер. – Кто бы мог догадаться, что Жонкьер для нее – не посторонний. Правда, если вы посмотрите на даты… Разведена в тысяча девятьсот сорок пятом… Получается, свыше тридцати лет тому назад. За тридцать лет немудрено и позабыть мужчину.

Он смеется. Этим вольтеровским смехом, который всегда меня так раздражает.

– Зато Жонкьер, похоже, ее не забыл, – продолжил он. – И какое же совпадение! Он умирает спустя всего несколько дней после прибытия своей бывшей жены.

– Какая тут связь?

– Никакой, – поспешил отрезать он.

Мы подошли к автобусной остановке.

– Вы дальше не пойдете? – спросил Вильбер. – Вы мало двигаетесь. А я дойду пешком. Немного физических упражнений не повредит. Поверьте мне. Увидимся вечером.

Задержав свою руку в моей, он говорит мне как бы по секрету:

– Может, она и удостоит нас своим присутствием!

Радостное кудахтанье. Каким же двуличным ему случается выглядеть. Присоединится ли она к нам за столом или нет – мне это безразлично. Я забираюсь в автобус, но так рассеян, что пропускаю остановку «Гибискусы», даже не обратив на нее внимания. Приходится тащиться назад, и я возмущен собой. Она была женой Жонкьера – ну и пускай, и нечего это обсуждать до потери сознания. Я бы даже сказал, что она была вправе столкнуть его вниз. Ну, словом, я это допускаю! И надо видеть в этом не жест несчастной страсти, а последний эпизод внезапно разгоревшейся, долгой супружеской ненависти.

Я пытаюсь переключить свои мысли на другое. Но это у меня не получается. Шаг за шагом добираюсь до дому. В конечном счете, пожалуй, я предпочел бы, чтобы она была его любовницей. Мне она больше понравилась бы в роли отчаявшейся женщины, нежели в роли уязвленной и мстительной супруги.

…И тут произошло нечто совершенно неожиданное. Я сел в кресло, чтобы лучше размышлять, и погрузился в глубокий сон. Такой глубокий, что, глянув на часы, не поверил своим глазам. Четверть девятого. Еще немного – и я пропустил бы ужин.

Я торопливо оделся и вышел. Второй сюрприз – да еще какой! В коридоре кто-то находился. Я сразу его распознал. Председатель! Кто же еще? Этот старый мужчина в домашнем халате. Ссутулившийся на двух палках, которые он медленно переставлял, – прямо как большая человекоподобная обезьяна, опирающаяся на руки, утратившие гибкость. Он как раз поворачивался ко мне спиной. Отступив на шаг, я скрылся в углу. Он направлялся к себе. Откуда он шел? Может, у него было обыкновение, пока все жильцы в столовой, походить по коридору без свидетелей, теша себя иллюзией свободы?

Была ли его жена в курсе этих кратких выходов в свет? Или речь идет о тайных вылазках?

Он исчез. Выждав еще секунду, я прошел по безлюдному и тихому коридору и сел в лифт. Мадам Рувр вернулась на свое место за столом. Я холодновато поздоровался с ней и расправил салфетку, разглядывая ее при этом краешком глаза. На ней была коричневая курточка и плиссированная юбка. Очень изящный ансамбль, показавшийся мне почти что легкомысленным на особе, бывшего мужа которой только что предали земле.

Разговор, происходивший между Вильбером и той, кого я уже называл про себя вдовой, мог удивить хоть кого. Вильбер говорил о цене на могилы.

– Покупка места на новом кладбище, – объяснял он, – подлинное размещение капитала. Стоимость земли значительно повышается. Лично я выбрал отменное местечко, и мраморщик меня не ободрал. Красивый, совершенно простой камень и выгравированная надпись… Так вот, знаете, сколько я уплатил за все про все?

– Не сменить ли нам тему? – предложил я.

– Вам неприятен этот разговор? – обратился Вильбер к мадам Рувр.

– Нет, нисколько, – ответила та. – Я понимаю, что такие приготовления предпринимаются загодя.

– В особенности когда после тебя практически никого не остается, как в моем случае, – заметил Вильбер. – И в сущности, что может быть естественнее, чем определить свое место на этой земле, когда приезжаешь обосноваться в «Гибискусах»? Не это приближает ваш конец, а вы чувствуете себя спокойнее – вы так не считаете?

– Я так не считаю, – отрезал я.

– Ах! Прошу прощения.

Он выключил слуховой аппарат и начал капать в стаканчик содержимое ампулы, затем сыпать белый порошок.