Нельсон Демилль - Во всем виновата книга. Рассказы о книжных тайнах и преступлениях, связанных с книгами

Что ж, такой повод для разговора – лучше, чем ничего. Я чувствовал себя как ребенок, принесший родителям аттестат, в котором четверок больше, чем троек.

– Папа, меня приняли в штат, – сказал я. – Я теперь доцент.

Отец пожал мне руку.

Я решил, что так он поздравляет меня, и произнес:

– Спасибо.

Он пожал руку снова, сильнее и настойчивее.

– Ну, – добавил я, – меня выбрали единогласно…

На этот раз он не столько сжал, сколько потянул руку, едва не стащив меня со стула. Я удивился, что у старика осталось столько сил.

– Папа, в чем дело?

Теперь он не стал ни сжимать, ни тянуть. Его лицо напряглось и побледнело, плечи еще плотнее вжались в матрас, и казалось, что отец стал еще меньше.

Губы его пошевелились, но он не произнес ни звука.

– Папа, в чем дело? – повторил я.

– Может, он пить хочет? – предположила мама. – От таблеток его всегда мучит жажда.

– Хочешь пить? – спросил я, прекрасно понимая, что дело не в этом.

Голова отца едва заметно, буквально на четверть дюйма, сдвинулась.

– А чего хочешь? – Я привстал со стула.

Губы отца вновь пошевелились.

– Он пытается что-то сказать? – спросила мама.

– Не знаю, из-за твоей болтовни ничего не слышно.

– Хватит дерзить маме!

– Тсс.

Я склонился над койкой и почти прижался ухом к губам отца, чувствуя кожей его горячее, влажное дыхание. Дыхание умирающего. Ему оставались считаные недели.

Казалось, что момент упущен и отец уже ничего не скажет, сколько бы я ни старался.

Но тут он произнес одно слово. По крайней мере, мне так показалось.

– Удивил.

Через три недели отца не стало.

Пока он умирал, у нас было время подготовиться. В день его смерти я спросил маму по телефону, нужна ли ей помощь, и она ответила, что нет.

– Я уже обо всем договорилась, – сказала она. – Просто приезжай на похороны.

В трубке послышалось шуршание, а затем – треск, будто что-то порвалось.

– Мама, как ты? – спросил я.

– Я?

Она не ожидала от меня такого вопроса. Подозреваю, что она слышала его от многих людей за эти несколько лет, прошедшие с того времени, как заболел отец, – и особенно перед его неминуемой смертью.

– Кто же еще? Мама, как ты? Держишься?

– Все хорошо, – ответила она, и я снова услышал, как что-то рвется. – Разбираю вещи твоего отца. Начала… заранее . Несколько коробок уже вынесла, но никак не могу отделаться от мысли, что это неправильно. Складывать его вещи, пока он еще… был здесь. Но работы непочатый край.

Может показаться, что моя мать была чересчур практичной или даже бесчувственной, но это не так. Да, она даже в самые трудные минуты сохраняла спокойствие, но это не мешало ей быть заботливой. Когда я был маленьким, она постоянно читала мне книги и всячески поддерживала мое желание учиться и учить. Она была и по-прежнему остается прекрасной матерью. Что же касается их отношений с отцом… Скажем так, они не любили друг друга по-настоящему. Они были друзьями, сожителями, партнерами в прямом смысле слова. Они вместе воспитали сына и плыли по течению в одном направлении. Но любви между ними не было. Думаю, что мама воспринимала уход папы как завершение одного периода жизни и начало другого. Когда она позвонила, чтобы известить меня о его смерти, то просто сказала: «Он ушел».

– Тебе там не слишком одиноко? – спросил я.

– Одиноко ли мне? – удивилась мама. – Дон, мне стало одиноко с тех пор, как ты уехал. Мы с отцом оба были одиноки. Ничего страшного. – Что-то снова порвалось. – У твоего отца целая уйма книг. Даже не сосчитать.

Тут я догадался, откуда этот звук. Скотч. Мама заклеивала коробки с отцовскими книгами, чтобы отправить на библиотечную ярмарку, в которой участвовала дважды в год. В этом была ее отдушина.

Множество вопросов вертелось у меня на языке. Я хотел спросить, почему она вышла замуж за отца. Почему они не развелись. И что могло значить последнее папино слово: «Удивил».

И конечно, я хотел задать ей самый главный вопрос: знала ли она отца? Знал ли его на самом деле хоть кто-нибудь?

Но мама прервала ход моих мыслей.

– Ну что, – сказала она, отрывая очередной кусок скотча. – Во вторник, договорились? Не опаздывай!

В похоронном зале, где проходило прощание, я стоял в уголке. Гроб был открыт, и несмотря на то что я виделся с отцом за три недели до смерти и знал, как он исхудал, я никак не находил в себе сил подойти к телу. По словам мамы, в похоронном бюро его «прихорошили», и он, должно быть, выглядел умиротворенно, или как там еще принято говорить в подобных случаях. Я был уверен, что отец бы этого не оценил. Все мероприятие казалось досадной ошибкой. Подумать только, мой старик в гробу, наряженный в костюм с галстуком, которых ни разу в жизни не надевал. Он был все равно что голым, беззащитным.

И мертвым. Вне всякого сомнения, мертвым.

Как бы я ни пытался укрыться в углу, меня все равно находили родственники – двоюродные братья и сестры, тетушки, дядюшки, – а также знакомые матери. Они пожимали мне руку, чмокали в щеки, обнимали и всячески со мной сюсюкались. Еще бы – я был единственным ребенком в семье и потерял отца. Мама стояла у гроба и принимала соболезнования, изредка улыбаясь.

Все закончилось.

Когда ко мне подошел этот человек, я сперва принял его за очередного маминого приятеля – кого-то из прихода или местной школы. Вот только он не был похож на других маминых знакомцев. Маленький, кругленький, едва ли больше пяти футов ростом и примерно столько же в ширину. На нем был коричневый пиджак с потертыми рукавами и воротником, а некогда белая рубашка выглядела тускло-серой.

– Вы, должно быть, сын покойного, – обратился он ко мне и протянул руку. – Сожалею о вашей утрате.

Говорил он с едва заметным акцентом, присущим жителям восточного побережья.

– Он самый, – ответил я и, как и в предыдущих случаях, притворился, что узнал его. – Спасибо, что пришли.

Человечек улыбнулся.

– Гадаете, кто я такой? – спросил он.

– Нет, то есть… по правде говоря, здесь столько родственников, что всех и не упомнишь.

– Я вам не родственник, – сказал он, – и даже не друг.

– Что значит «не друг»?

Незнакомец продолжал улыбаться.

– Пока мы с вами не подружились, но надеюсь, вскоре подружимся.

Он оглянулся по сторонам, будто опасаясь, что нас могут подслушивать. Похоронный зал понемногу пустел. Лишь несколько человек задержались, чтобы поговорить с мамой. Отец, разумеется, тоже никуда не делся.

Пошарив в кармане, человечек выудил слегка помятую визитку и протянул мне. Я ее не принял.

– Вы юрист? – спросил я. – Мама уже обо всем договорилась.

– Просто взгляните на карточку. – Он приблизился и буквально сунул визитку мне в руку.

Я взял ее и прочитал: «Лу Каледония, торговец редкими книгами».