Нельсон Демилль - Во всем виновата книга. Рассказы о книжных тайнах и преступлениях, связанных с книгами

Я уселся за стол и попытался заняться делом. В конце концов, именно работать я и планировал нынешним вечером. Но Мэри не шла у меня из головы, и я никак не мог сосредоточиться. Машинально я набросал карандашом на форзаце блокнота: «Долгая соната мертвецов» – и целую минуту смотрел на эту фразу, гадая, знали ли сами Фрэнсис Юлгрив и Сэмюэл Беккет, что означают эти слова.

Пробило четверть девятого, и вскоре я решил, что на сегодня хватит. Собрал вещи, спустился на первый этаж и в зале выдачи едва не столкнулся с Адамом, который как раз выходил из комнаты с каталогами.

Мы оба успели отпрянуть в самый последний момент и хором пробубнили извинения. Адам извинился машинально. Он смотрел сквозь меня. Я для него не существовал.

Он подошел к стойке. Я отвернулся и притворился, будто внимательно изучаю висящий на стене план библиотеки.

– Нашел в старом бумажном каталоге одну книгу, но никак не могу отыскать ее на полках, – сказал Адам библиотекарю. – Можете проверить?

– Что за книга?

– Фрэнсис Юлгрив. – Адам продиктовал фамилию по буквам. – Называется «Голос ангелов».

Библиотекарь проверила и ответила:

– Боюсь, эта книга сейчас на руках. Должны вернуть шестого марта. Хотите оставить заявку?

– Да, пожалуйста.

Адам поднялся по лестнице, то и дело поглядывая на наручные часы. Чуть погодя я последовал за ним. На мне были кроссовки, поэтому двигался я почти бесшумно. Адам повернул в старый раздел библиотеки и уверенным шагом прошел в конец секции. Я его не видел из-за рядов книжных шкафов, зато слышал гулкие шаги по железному решетчатому полу. В этих помещениях сквозь пол можно разглядеть, что происходит уровнем ниже и уровнем выше. Видимо, железные решетки установили, потому что книги очень уж тяжелые.

За ближайшим ко мне стеллажом стоял еще один – с исторической литературой. Лампы здесь едва горели. Я затаился в тени полок с книгами по садоводству, у прохода, ведущего в конец секции.

В старой части библиотеки уровни соединены крутыми узкими железными лесенками – эдакая игра «Змеи и лестницы». На некоторых еще сохранились старинные указатели в виде изящной кованой руки с вытянутым пальцем и соответствующей подписью (например, «История выше» или «Социология ниже»). Рядом со мной как раз оказалась такая лесенка, и я легко мог ускользнуть, если кто-нибудь появится.

Я внимательно прислушивался. Вот шаги Адама стихли, и несколько минут ничего не было слышно, кроме гудения неоновой лампы и тихого шелеста, напоминающего далекий шум дождя за окном.

Наконец Адам вышел из дальней секции. Я наблюдал за ним сквозь щель между корешками и полкой. Руки у него были заняты – он нес четыре или пять тяжелых томов, поверх которых лежали папка с записями и тонкий серебристый ноутбук. На носу у Адама красовались очки для чтения в золотой оправе. Это придавало ему незаслуженно ученый вид.

Адам прошел буквально в нескольких шагах от меня и начал торопливо спускаться по железной лестнице.

Сначала я всего лишь прикоснулся к нему – положил руку на его плечо.

Адам стремительно повернулся ко мне.

В этом-то и было дело: все произошло слишком быстро. Он еще по инерции двигался вперед, к тому же ему мешали тяжелые тома в руках. Адам боялся уронить книги и ноутбук и потому, вероятно, не сумел толком защититься.

И я толкнул его в плечо. Едва-едва, не толкнул даже – легонько хлопнул, как при встрече со старым другом. Такое похлопывание словно говорит: «Привет, как приятно видеть тебя спустя столько лет».

Только вот мне совсем не было приятно его видеть. Ни для него, ни для меня ничего приятного из нашей встречи не вышло.

Адам потерял равновесие и с ужасающим грохотом рухнул вниз. По лестнице запрыгали ноутбук и остальные вещи. Их громыхание словно складывалось в некую резкую атональную мелодию. Долгую сонату мертвецов.

Я сбежал по лестнице. Адам распластался на полу лицом вниз, вокруг валялись его книги и записи. Он не двигался, не издавал ни звука. Его голова плавала в луже крови. Я вдруг подумал, не протечет ли она сквозь решетчатый железный пол на нижний уровень. Еще, чего доброго, испортит книги.

Я насторожился, но мой слух не уловил ни торопливых шагов, ни голосов – лишь знакомые гудение и шелест. Еще я слышал собственное учащенное дыхание, которое шумно вырывалось изо рта.

В момент падения отскочил и теперь лежал подле стеллажа ноутбук. Он выглядел неповрежденным. Рядом с головой Адама валялись очки – они тоже уцелели. Помню, как я подумал: «Действительно, тут очень легко оступиться, если ты забыл снять очки для чтения. Особенно на лестнице».

На полу у моих ног лежал телефон. Видимо, Адам нес его в руке.

Я поднял его – еще один айфон. По экрану змеились трещины. Машинально я нажал на кнопку, но экран не загорелся. Телефон разбился. Но откуда он у Адама?

«Мертвый телефон, – подумал я. – Что знают мертвые предметы».

Я вышел из библиотеки, в третий раз пересек под дождем парк, а потом сел на поезд до Кью-Гарденс.

В такое время пассажиров в подземке почти не было. На соседнем сиденье кто-то оставил вечерний номер «Метро», и, пока поезд устало катил на запад, я делал вид, что изучаю газету.

Кроме меня, в вагоне было еще четыре человека. Никто ни на кого не смотрел. Напротив, чуть в стороне, сидела женщина с тонкими чертами лица, моложе меня, на вид лет тридцати с небольшим. Вылитая героиня русского романа. Ей бы на тройке путешествовать, а не в лондонской подземке (хотя читала она при этом электронную книжку).

Вот и Кью-Гарденс. Поезд остановился, но я не спешил – подождал, пока станцию покинут остальные пассажиры. Трое воспользовались восточным выходом на Мортлейк-роуд. Спустя пару минут я последовал за ними.

Дождь припустил еще сильнее. Первый пассажир, идущий впереди, куда-то свернул, второй зашел в дом справа. Передо мной по блестящей от дождя мостовой шагала только та женщина с тонко очерченным лицом. На ней были длинное черное пальто, высокие черные сапоги, в руках она держала зонт. Она явно направлялась к Рован-авеню.

Чтобы она не подумала, будто я за ней увязался, я не сразу повернул за угол – постоял немного под деревом. Хотя прятаться от дождя толку не было: я уже весь промок насквозь.

Спустя пару секунд я вышел на Рован-авеню. Дом номер двадцать три располагался на другой стороне улицы. В прихожей и в окне эркера, закрытом жалюзи, горел свет. Я совершенно не представлял, что скажу Мэри, и хватит ли мне храбрости позвонить в дверь. Но это было не важно. Лишь бы узнать, что она тут, в этом доме. Убедиться, что она жива и здорова.

Женщина из поезда пересекла Рован-авеню. Я медлил. Она подошла к воротам дома двадцать три и открыла их.