Томас Рюдаль - Отшельник

Штатив был безнадежно испорчен; два колесика погнулись, но, если прислонить его к кровати, он по-прежнему стоял. Эрхард лег рядом с Беатрис; его пульс постепенно выравнивался. Воспоминание о пластиковой удавке медленно уходило, кровь успокаивалась. И хотя комната пропиталась отвратительным запахом, ему было все равно.

Не сразу он осознал возможные последствия. После случившегося он больше не мог оставаться здесь, в этой квартире. Тип с удавкой не успокоится, придумает что-нибудь еще. Скорее всего, в следующий раз он прихватит с собой подручных. Он непременно вернется, только лучше подготовится к нападению. Пережив унижение, он будет злее, и тогда Эрхарду ни за что с ним не справиться.

И возвращаться в хижину тоже нельзя. Туда еще легче вломиться. Кроме того, в хижине он совершенно один и без защиты. Значит, нужно все время находиться среди людей… Да, пожалуй. Для него это единственный выход. По-другому нельзя. Конечно, еще лучше совсем исчезнуть, как можно быстрее сесть на самолет или на паром и убраться с острова.

Но как же Беатрис?

Нужно куда-нибудь перевезти Беатрис до того, как с ним что-нибудь случится. Доктор ее к себе не возьмет, в этом Эрхард уверен. Значит, придется подыскать для нее такое место, где о ней позаботятся, если его не будет рядом. В голову пришло несколько вариантов, но ни один не показался ему подходящим. Жаль, что нельзя отправить ее к Эммануэлю Палабрасу. Беатрис ему как невестка, и уж Палабрас-то в состоянии позаботиться о ней лучше, чем Эрхард. Эрхард живо представил себе пожилого крепыша, который любит винно-красные шелковые куртки, похожие на купальные халаты. Палабрас – настоящий дьявол, коварный, хитрый, без стыда и совести. Эрхард не знал, почему на него напали. Но уж конечно, не случайно имя Палабраса то и дело всплывало в разговорах и в разных обстоятельствах… Именно он за всем стоит, дергает за ниточки!

Эрхард понимал, что надо встать и начать действовать, но у него не было сил. Он лежал неподвижно, как парализованный. Усталость давила на него, не давала пошевелить ни рукой, ни ногой.

Дневной свет. Утро давно прошло; наверное, скоро полдень.

Он выполз из постели.

Надо двигаться. Скорее в машину – и вперед, на дорогу. Хотя от него воняет мочой, он не хочет тратить время на душ; наскоро умылся ледяной водой и пригладил руками волосы. Найдя в холодильнике сосиски и оливки, он бросил их в дорожную сумку и поехал на лифте вниз, прямо на парковку. Сел в машину, поехал по городу, не снижая скорости. Он мчался по шоссе в сторону дюн.

Эрхард колесил по округе целый день, пытаясь что-нибудь придумать.

Он предпочел бы обратиться в полицию. Он испытывал детскую потребность выплакаться, все кому-то рассказать. Пусть преступников ловят стражи порядка. Ему одному с ними не справиться. Пока дело касалось только Рауля, Беатрис и Алины – а также врача, судмедэксперта, моряков на Тенерифе и фотографий мальчика в картонной коробке, – он еще как-то вертелся. А сейчас – нет. Сейчас в игру вступили Эммануэль Палабрас, боевики, которые применяют насилие. Его мутит при одном воспоминании о типе в темных очках. И разумеется, обратиться в полицию он не может, потому что тогда придется признаться Берналю во всем, в том числе рассказать про Алину и Беатрис. Тогда он вляпается в целую кучу проблем.

Ему стало так страшно и так не по себе, что он был не в состоянии ничего придумать. Обычно умные мысли приходят ему в голову, пока он ездит вокруг Эсквинсо и назад через ЛаПаред, а потом по трассе FV-605. Но не сегодня. Сегодня он ездил по незнакомым дорогам. Чтобы растянуть время, он ехал медленно. Несколько раз обогнул Туинехе. Заехал на одну из тамошних заправок. Ему посоветовали справить нужду сзади, в кустах. Но Эрхарду не хотелось идти в кусты – там кошки пожирали остатки какой-то крупной птицы. Заправщик все болтал о дожде.

– Сегодня боги разгневались на нас, – сказал он, забыв дать Эрхарду сдачу.

– Разве они не гневаются на нас всегда? – спросил Эрхард.

Совсем рядом живет Моника.

Заглушив мотор, он смотрел на ухабистую дорогу, ведущую к ее дому. Ему нужно было с кем-то поговорить. Особенно приятно говорить с Моникой – она замечательно умеет слушать. Он не знал, что именно ей можно рассказать и как она отреагирует на его слова. Вместе с тем, он боялся того, что будет, если он ничего ей не расскажет. У него было такое чувство, что, если он с кем-то не поговорит, развалится на куски.

Ему было очень страшно. Страшно привлекать ее к своим делам. Направлять типа в темных очках к ее дому. Он боялся, что Моника пострадает из-за него. Припарковавшись за углом, поставив машину так, чтобы ее не было видно с главной дороги, он пешком подошел к ее дому.

Открыв дверь, она смотрела на него в замешательстве. Она его явно не ждала.

– Мы разве договаривались о встрече?

– Я просто проезжал мимо.

– Ладно, – сказала она, впуская его в дом.

Внутри было темно и не убрано. Совсем не так, как по средам, когда он привозит Ааса. Занавески задернуты, на диване валяется одежда; Моника поспешно схватила ее и унесла в спальню. Эрхард подумал: наверное, она делает генеральную уборку перед еженедельными визитами Ааса. Он-то думал, что дом у нее всегда безупречный, со свежесрезанными цветами и чистым, выглаженным посудным полотенцем у кухонной раковины. Но, может быть, она прибирает только раз в неделю. Ради сына. А может быть, даже ради Эрхарда.

Моника внимательно смотрела на него.

– Вот, значит, как?

– Я проезжал мимо.

– Верно, но сегодня не среда.

– Можно сесть? – Он плюхнулся на стул. На столе лежала колода карт и стоял полупустой бокал с красным вином. – Раскладываешь пасьянс «Солитер»?

– Не совсем.

Только теперь он заметил, как хорошо она одета. На ней синее платье и колготки, а лиф такой открытый, что видна ложбинка между грудями и цепочка с кулоном – маленьким якорем. Должно быть, она собиралась уходить – поехать в центр города, на свидание или в ресторан. Он хотел снова взять ее, как в прошлый раз, но грубее – в каждой комнате дома, чтобы она громко кричала.

– Чего ты хочешь? – сурово спросила она.

– Да вот, решил зайти поговорить.

Моника усмехнулась. Нехороший знак.

– Значит, поговорить захотелось… Неудачное ты выбрал время.

– Ты куда-то собралась?

– Потому что устала ждать.

– Что, прости?

– Я ждала, но больше не буду.

Эрхард вспомнил, как его родители говорили о нем в его присутствии, как будто его с ними нет.

– Не понимаю, о чем ты, – сказал он.

– Вот в том-то и дело! Я все надеялась, что у нас что-то получится. Что-то действительно получилось, а дальше? Пять дней молчания. В моем возрасте это слишком долго. Я больше не хочу играть в такие игры. Буду жить дальше.