Сергей Ковальчук - Тринадцать

Серафим прекратил нервно вышагивать по кабинету и сел за стол, чтобы попытаться разобраться в себе, когда прозвучал этот звонок. Он всмотрелся в цифры номера телефона, с которого он исходил. Номер был ему незнаком.

— Здравствуйте, мне нужен Серафим Дмитриевич Мирутин, — ровным официальным тоном прозвучал незнакомый мужской голос в динамике его мобильного телефона.

— Я вас слушаю, — севшим от волнения голосом ответил он.

— С вами говорит старший следователь следственного управления по ЗАО капитан Масляков. — В трубке повисла пауза.

— Говорите, — заледеневшим от предчувствия беды голосом крикнул в динамик Серафим.

— Ваша жена, сын и дочь погибли в ДТП на Кутузовском проспекте сегодня утром…

Голос еще продолжал что-то говорить, но Мирутин его уже не слушал. Он впал в ступор. С ним случилось то, чего он боялся больше всего в жизни. Он потерял свою семью. В одно мгновение его жизнь потеряла для него всякий смысл.

Последующие события ему вспоминать не хотелось. Слишком тяжело это было. Выезд на место происшествия, машина всмятку, окровавленные, обезображенные трупы тех, кого он любил больше всего в жизни, похороны, скорбные, сочувственные речи и лица сослуживцев.

Серафим написал рапорт об увольнении. Больше работать он не мог. Хотел, очень хотел, но не видел в этом никакого смысла. Он был человеком верующим, часто посещал храм, постился, бывал в святых местах и знал, что это испытание, данное ему Богом. А Он, как известно, не дает людям испытаний, которые они вынести не могут. Мирутин долго думал, решал, взвешивал все «за» и «против». Наконец, он решился уйти в монастырь, чтобы стать монахом.

Нет, он не сломался, не ушел в себя и не сошел с ума после страшного горя. Но ему показалось, что Господь, забрав его родню к Себе на Небеса (а он твердо верил, что погибшие попали в рай), показал Серафиму путь дальнейшего служения Ему. И этот путь, как ему казалось тогда, отныне должен начаться с послушания в одном из мужских монастырей Подмосковья.

Начальник главного управления, генерал Рымов, переубеждать его не стал, хотя уход Серафима был для него чувствительной потерей. Очень чувствительной. Чего греха таить, большую часть следователей его управления составляли блатные сынки и племянники больших чиновников, другая часть — его собственные ставленники и протеже руководства комитета. И отнюдь не все из них обладали не только талантом сыщика, но даже элементарным желанием работать. А вот Мирутин был настоящим сыщиком, что называется, от Бога.

С выражением видимого неудовольствия генерал подписал его рапорт и, внимательно глядя ему в глаза, поинтересовался:

— Ну и куда ты теперь, если не секрет?

— Илья Геннадьевич, Вы удивитесь, но я собрался уйти в монастырь, — спокойно ответил бывший сыщик.

Казалось, Рымов такому заявлению вовсе не удивился. Только на мгновение взлетевшие вверх брови выдали его душевное смятение.

— В какой монастырь пойдешь, решил? — уточнил он.

— Пока нет, — честно признался Мирутин.

Он уже поднялся со своего места, но тот вдруг его огорошил.

— Могу посоветовать тебе одну обитель, в которой настоятелем служит мой давний знакомый, игумен Евмений…

Спустя два дня после этого разговора на пороге Николо-Берлюковского мужского монастыря с двумя спортивными сумками стоял его новый послушник. После беседы с игуменом, Серафим постучался в свою келлию, из которой теперь, по воле Божией и благословению отца Евмения, отправлялся на поле брани. Отправлялся, чтобы дать бой силам зла. Зла, сосредоточенного в людях, прервавших жизненные пути других тринадцати ни в чем не повинных людей. И без их разоблачения и предания суду человеческому возвращаться в обитель он не имел морального права.

Перекрестив комнату и закрыв ее на ключ, Мирутин со спортивной сумкой на плече прошел по коридору, спустился по лестнице вниз и нос к носу столкнулся со своим соседом по келлии, Василием. Высокого роста, стройный послушник лет пятидесяти с длинными черными волосами, умными, внимательными глазами и длинной густой бородой, казалось, совсем не удивился, увидев покидающего обитель брата во Христе и друга по монастырской жизни.

— Уезжаю вот, — передавая ему ключ от келлии, буднично сообщил Серафим.

— Насовсем, или еще вернешься? — с надеждой посмотрел ему в глаза Василий, — который за то время, что они прожили вместе, успел привыкнуть к Серафиму и по-настоящему с ним сдружиться.

— Пока не знаю, — уклончиво ответил Мирутин. На этот вопрос он сам ответить пока не мог.

— Тогда давай, с Богом! — напутствовал его друг. Они крепко обнялись.

«Странно, — подумал Серафим, когда попрощавшись с Василием, шел по территории монастыря к выходу, где его ожидал генерал Рымов. — Я думал, что Василий хотя бы спросит, куда и зачем я направляюсь. Но он вел себя так, как будто про это знал. А если так, то интересно, откуда?»

Дорога от обители до центра Москвы, где находилось здание главного управления по расследованию особо важных дел, заняла чуть больше часа. Мирутин провел это время на заднем сидении служебного «Вольво» Рымова. Сам генерал находился на переднем пассажирском сидении.

Подъезжая к месту назначения, Илья Геннадьевич, повернувшись к нему вполоборота, сказал:

— Материалы уголовного дела находятся сейчас у старшего важняка Оловянного, ты его знаешь. Чтобы не было лишних вопросов, мы пройдем сейчас в мой кабинет, где ты с ними ознакомишься, я распоряжусь. Ночевать-то где будешь, определился? У себя или номер в гостинице снимешь?

— Пока не решил, — угрюмо отозвался сыщик. Возвращаться туда, где все ему напоминало о прежней счастливой жизни, когда были живы его супруга и дети, не хотелось. И это обстоятельство не укрылось от внимательного взгляда генерала.

— У тебя деньги-то хоть есть? — спросил он.

— Деньги есть, все нормально, — заверил его Серафим, после чего в салоне машины до ее прибытия к зданию комитета воцарилось молчание.

Пропуск ему не понадобился, ведь он был с самим начальником управления. К тому же, охрана еще помнила недавно уволенного следователя в лицо.

— Когда будет выходить из здания, возьмет, — имея в виду пропуск, обратился к охраннику Рымов, показывая рукой в сторону бюро пропусков и одновременно кивая на Мирутина.

— Так точно, — вытянулся в струнку молодой полицейский прапорщик, махнув рукой напарнику, чтобы тот пропустил бывшего следователя.

Вдвоем они зашли в служебный лифт, поднялись на третий этаж, прошли по широкому и длинному, хорошо освещенному коридору и, повернув направо, оказавшись сначала в приемной, а затем и в просторном кабинете Рымова.