Йенс Лапидус - Vip-зал

Другие вещи остались прежними, как будто кто-то их заморозил на то время, что он провел за решеткой. Торговля наркотой на пятачке на площади Сергеля, отсутствие стокгольмских клубов в Высшей лиге, огромная реклама «H&M» в метро с моделями, еще более тощими, чем конченые наркоманки, с которыми он вместе сидел.

Реклама должна вызывать желание обладать, в этом ее прямое назначение. Но чтобы она работала, нужно, чтобы зритель чувствовал себя хуже людей с картинки. Если тот, кто смотрит на эту модель, сам красив и здоров, то нет стимула покупать эту одежду. А если слишком самодоволен — то зачем еще себя улучшать через бесконечные покупки?

Тюрьма была местом, где можно расслабиться без рекламы и брендов, которые тебе навязывают.

Линда уже была сегодня у отца, это было первое, что Тедди от него услышал, переступив порог.

На комод, где всегда стояло фото мамы, Боян сегодня поставил поднос с тремя свечами. Две из них уже горели. Стекло фоторамки отражало дрожащие огоньки.

На стене висело несколько картин маслом, их Тедди помнил еще с детства. На одной — избушка на фоне осеннего пейзажа. На другой — плачущий малыш, стекающие по его щекам капли больше похожи на бриолин, чем на слезы. В детстве его удивляло, почему этот малец не высморкается или хотя бы не вытрет лицо рукавом.

Отец протянул ему спички.

— Izvoli [15] Прошу ( серб .). .

Тедди прикрыл глаза и увидел перед собой мамино лицо. Кожа у нее такая гладкая, а глаза так радостно сияют. Но когда она моргнула и подняла взгляд на него, их выражение изменилось. Беспокойство, страх.

Может быть, она уже тогда догадывалась, что из него выйдет. Во что он ввяжется.

Он зажег свечу.

— Помнишь, как она за тобой ухаживала? — спросил отец.

— О чем ты?

— У тебя был отит, а она сидела у твоей постели.

— И я говорил, где меня гладить? По спине, по щеке, по волосам. Я только так мог заснуть. И я этого никогда не забуду.

Отец положил спички в коробок.

— Выпьешь кофе?

— Нет, спасибо, уже не успею.

— Почему ты вдруг так занят?

— Пару дней назад подвернулось одно дельце.

— И что это?

— Почему ты спрашиваешь?

— Потому что хочу знать. Зачем люди задают вопросы?

— Ты раньше никогда не спрашивал, чем я занимаюсь.

— Я знал, чем ты занимаешься.

— И почему ты ничего не сказал, почему же не пытался меня воспитывать?

— Будь добр, не говори так со мной.

Отец подошел к креслу и опустился в него. На нем была та же застиранная одежда, что и всегда. Даже бурые пятна от шоколада, который Тедди пролил, когда ему было семь, были на месте.

Тедди подумал, что не только походка у отца изменилась, говорил он теперь тоже медленнее.

— Меня наняла юридическая фирма, папа, — сказал он.

— Что ты говоришь! Парнишка-серб заделался адвокатом? Я-то думал, мы можем только в ресторанах работать или пойти гангстеры и футболисты.

Тедди вспомнил, как Иван все детство бесплатно обедал у них в ресторане, отец разрешал.

— Но я не адвокат.

— Да знаю я, ты только вышел из-за решетки. Но я рад, что у тебя есть настоящая работа.

У Тедди зазвонил телефон. Он поднял трубку и услышал слегка возбужденный голос Локи Оденсона:

— Я нашел кое-что интересное, чертовски интересное.

Тедди направился к двери.

— Мне пора, — сказал он отцу. — Нужно работать.

На стене здесь висело изображение «лестницы жизни». Тедди вспомнил, что оно принадлежало еще бабушке, маминой матери. Цветочный орнамент обрамлял картину, где жизнь человеческая показывалась на примере пары, которая поднимается по лестнице до пятидесяти лет, а после ступенька за ступенькой спускается. В двадцать они стоят с прямыми спинами, без морщин и без забот. В восемьдесят они сгорбленные и скрюченные и почему-то обиженные. Или печальные.

— Хочешь как-нибудь пойти со мной в церковь? — спросил Боян.

— В церковь? Ты стал верующим?

— Может, и не стал, но там хорошо. Встречаю земляков, которых я не видел много лет.

Боян уселся на табуретку под картиной. Он вздохнул.

Тедди стал завязывать шнурки, продолжая думать об отце.

— Тедди, — спросил Боян, — все правда в порядке?

— Папа, ты не веришь, что я справлюсь?

— Ты должен быть правдив с самим собой. Иначе нельзя быть честным с другими.

— Ты становишься, как Старец Зосима, с религией и всем прочим.

Боян расплылся в улыбке.

— Смотрите-ка, ты помнишь, мальчик мой.

— Да, ты мне много читал.

— И больше всего мне нравились «Братья Карамазовы».

— Мне тоже. Но я еще больше полюбил «Преступление и наказание», мне оно стало как-то ближе.

— Ты читал в тюрьме?

— Да, кое-что.

— Это хорошо. Ты справишься. Просто держись от них подальше. Ты знаешь, о ком я.

— Папа, нет больше никакой сербской мафии, все изменилось. Теперь полно других парней. И даже если бы была, не стал бы я с ней связываться.

Тедди не сказал, что он думал о роли отца во всем этом.

Но он думал о его словах.

« Будь правдив с самим собой».

Нужно еще кое-что обсудить с Локи Оденсоном.

Один личный вопрос, который касается правды.

Вопрос, который он восемь лет не хотел трогать.

Ждать и догонять…

Она ждала в «Стейкхаус Баре» на Нюгатан в Седертелье. В информационном буклете говорилось, то это «американский гриль-бар с мясными блюдами и фахитас. Нам есть что предложить, даже если вы не голодны: ведь тогда вам наверняка хочется выпить».

Ну, подумала Эмили, я была голодна. Теперь уже нет. Она съела трехсотграммовый рибай стейк. Это была первая существенная трапеза за сегодня. Интересно, что за диета рекомендует подобный режим питания. Какая-нибудь наверняка есть.

Зал оформили в темных тонах. Пол и стены черные. Пятничным или субботним вечером здесь наверняка собиралось побольше народу. «Стейкхаус Бар» не претендовал на звание шикарного ресторана, атмосфера здесь была, как в веселой пивнушке. В зале стояло восемь квадратных темно-серых столов, у окон находились четыре закутка с двухместными диванами друг против друга. Была и еще одна комната, но она казалась пустой.

Большую часть площади здесь занимал бар. И только он не был оформлен в темных тонах, он был фиолетовым.

Ждать.

Пустая трата времени. В то же время это сейчас лучший след из имеющихся. Хамон Ханна должен что-то знать, должен как-то быть со всем связан. Иначе зачем бы ему навещать квартиру Филипа, где его к тому же держали похитители?

В какой-то мере эти минуты ожидания дали ей возможность привести мысли в порядок.

Она съела свой огромный стейк и выпила две чашки кофе. Она позвонила Яну Таинственному и спросила, насколько он продвинулся с анализами.

— Ничего важного, но я нашел еще следы Филипа. На кухне, на паре вилок в посудомойке. Еще я обнаружил незнакомые ДНК, которых нет ни в одной моей базе. Кто-то из них — определенно ты, Эмили.