Джеймс Ранси - Сидни Чемберс и кошмары ночи

Сидни попытался читать, но не мог сосредоточиться. Девочка сказала матери, что ей нужно в туалет. Когда Сидни поднялся, чтобы пропустить ее, дверь купе сдвинулась в сторону. За ней стоял Монтегю. Он протянул Сидни запечатанный конверт и сказал по-английски:

— Возьмите и, если что-нибудь случится, отдайте директору.

— Зачем?

— Не задавайте вопросов. У нас нет времени.

— Что происходит?

— Вам лучше не знать. Если попадете на допрос, пусть видят ваш пасторский воротник. Тут доверяют священникам.

— Я считал, что религия здесь запрещена.

— Пытались запретить. Не получилось.

— То есть мой сан делает меня в их глазах как бы беспристрастным?

— Дело не в этом, — быстро ответил Монтегю. — Тут считается, что священники настолько глупы, что ничем не могут навредить.

Мать с дочерью показали, что им надо пройти, и Монтегю исчез, оставив загадочный конверт на страницах книги Грэма Грина. В нем явно содержалось нечто секретное и важное, но почему Монтегю доверил конверт ему? Может, заманивал в ловушку? Но кому понадобилось его дискредитировать? Самое правильное, подумал Сидни, как можно скорее спрятать конверт и обо всем забыть. Он закрыл книгу и убрал в портфель. Внутри лежал миниатюрный фотоаппарат, который подарил ему Дэвид Марден. Сидни вынул его: пока мать с девочкой отсутствовали, можно спокойно поснимать из окна. Пейзажи открывались красивые — пшеничные поля и на них птицы. Что-то в духе картин Ван Гога. Сидни даже разглядел церковь вдали. Он поднял аппарат, посмотрел в видоискатель и нажал на спуск.

Дверь снова открылась. Сидни ожидал увидеть мать с дочерью, но на пороге стоял охранник. Его сопровождал военный. Дородная дама проснулась и показала документы. Сидни убрал аппарат в портфель и потянулся за паспортом. Он знал, что его бумаги в порядке, но от жары в купе и от неожиданного появления Монтегю вспотел.

Охранник спросил его фамилию, дату рождения и цель приезда. Сколько времени он намеревается оставаться в Лейпциге, где собирается остановиться и с кем встречаться. Ответы на все вопросы содержались в бумагах, но охранник продолжал допрос, переводя взгляд с Сидни на документы и обратно и демонстративно изучая паспорт и визы.

Сидни предупредительно заговорил по-немецки:

— Можете убедиться, что здесь все в порядке.

Охранник хмыкнул, но промолчал. Его как будто не интересовало, что перед ним англичанин и пастор. Военный щелкнул пальцами правой руки и показал на портфель.

— Там только мои рабочие бумаги и книга. Я священник.

Военный заглянул в портфель, извлек книгу и перелистал страницы. Сидни порадовался, что заблаговременно переложил конверт в боковое отделение на «молнии». Хотя вряд ли письмо — или что там было — могло его сильно скомпрометировать, тем более что текст наверняка на английском.

Военный засунул руку в портфель и вытащил фотоаппарат.

— Это не книга. И не бумаги, — объяснил он.

— Всего лишь фотоаппарат, — ответил Сидни.

— Мне не приходилось видеть туристов с такой камерой.

— Согласен, она может показаться не совсем обычной. Я тоже раньше подобных не встречал.

— Откуда у вас аппарат?

— Друг подарил.

Сидни не был уверен, что Дэниел Марден мог считаться его другом, и не хотел сообщать, при каких обстоятельствах оказался у него аппарат.

— Друг попросил вас сделать для него снимки?

— Нет.

— Сколько раз вы снимали после того, как пересекли границу ГДР?

— Всего один, а до этого несколько раз фотографировал в Западном Берлине.

— Вам известно, что запрещено снимать правительственные здания, промышленные предприятия, поезда, объекты транспортной инфраструктуры и военные казармы?

— Да.

— И вы ничего такого не фотографировали?

— Насколько могу судить, нет. — Сидни твердо верил, что водонапорная башня вдали не в счет.

— Экий вы несообразительный. Надо лучше соображать.

— Я не совершил ничего предосудительного.

— Такие фотоаппараты, как ваш, используются для пересъемки документов.

— Я не переснимал никаких документов.

— Они в арсенале шпионов.

— Я не шпион.

— Нам придется взглянуть, что у вас на пленке. Если ничего запрещенного нет, мы вернем аппарат. Нам известно, где вы будете проживать в Лейпциге.

Сидни понял, что стоящие перед ним люди собираются отобрать у него аппарат, а он этому никак не может помешать.

Из соседнего купе раздался крик и звуки потасовки. Кто-то позвал:

— Эммерик!

Военный, унося аппарат Сидни, поспешил в ту сторону и сделал знак охраннику следовать за собой. Крики повторились, раздался выстрел. Кто-то отдал команду прекратить стрельбу. Стараясь понять, откуда доносится шум, Сидни выглянул в окно и увидел убегающего по полю Рори Монтегю.

Он несся зигзагом. Снова раздались выстрелы, и прежде чем Монтегю успел достичь рва вдалеке, в него попали. На секунду он замер, а затем рухнул на землю. К нему бежали двое солдат и, размахивая руками, звали остальных. Среди них был сосед Рори Монтегю по купе Ганс Фарбер. Люди собрались вокруг лежащего тела.

Фарбер обернулся и посмотрел на поезд. Он явно высматривал какое-то определенное окно. Долго вглядывался, прикрыв левой ладонью глаза от солнца. А затем вытянул вперед руку.

Он указывал прямо на Сидни.

Через два часа Сидни въехал в предместья Лейпцига в полицейском фургоне. Он остановился на жаркой городской улице в тот момент, когда за решетку препровождали какого-то старого пьяницу.

— Вы останетесь здесь на ночь, — сказали Сидни. — Утром вас допросят. Ваши вещи изымаются.

Его ввели в мрачный чертог тюрьмы и повлекли по лабиринту коридоров, где на поворотах зажигались своеобразные светофоры. Когда загорелся красный свет, Сидни поставили лицом к кирпичной кладке в утопленную в стену нишу. Измотанный и ошеломленный, он пытался подбодрить себя приятными, успокаивающими мыслями, но они не приходили. Дверь в камеру открылась. Внутри стояла кровать, от унитаза сильно пахло. Матовое окно под потолком пропускало снаружи немного электрического света, но Сидни сразу понял: добраться до него не получится.

Он был в «Рунде Экке», лейпцигской штаб-квартире «Штази». Сидни лег на узкую жесткую кровать и подумал, узнает ли когда-нибудь Хильдегарда, куда он попал.

После жаркой, беспокойной, почти бессонной ночи его вывели из камеры и позволили принять холодный душ. Почистить зубы было нечем, пришлось ограничиться тем, что прополоскать рот. Вскоре Сидни препроводили на второй этаж к старшему офицеру «Штази» Лотару Фешнеру, мужчине в аккуратном легком костюме, с набриолиненными волосами и такими ухоженными ногтями, что Сидни заподозрил в нем извращенца.

Фешнер сидел вполоборота к угловому окну. На столе царил порядок: пепельница и телефон слева, бумага и конверты посредине, лампа справа. Чиновник так сильно благоухал дешевым одеколоном, что Сидни невольно пришло в голову, что он нарочно так постарался, желая скрыть запашок спиртного. Представил, что в ящике стола заперта бутылка водки и, наверное, револьвер. По тому, как лежала на столе ручка, Сидни догадался, что Фешнер левша. Снаружи доносился гимн ГДР.