Алла Холод - Рыцарь страха и упрека

Один только взгляд на те фотографии вызвал у Павла, помнится, жгучее желание лично «протестировать» претендентку, но когда Марк посвятил его в некоторые подробности бизнеса семьи Миловидовых, желание улетучилось, и больше Павел о той девице не вспоминал.

Первое — надо найти эту «визитку». Второе — поговорить с бывшим ментом, и это тоже не представлялось сложным. И заберет девочка свое заявление — никуда не денется. Лиля ушла, унеся с собой твердое обещание Павла помочь и его убежденность в том, что для него это сделать будет совсем нетрудно.

Начиналось лето, обычно в это время года Соня переводила семью на самое разнообразное меню из молодых овощей, ее фантазия в этом была неисчерпаема. И дом всегда наполняли запахи то икры из баклажанов, то жареных кабачков или перцев с чесноком, то сложного овощного рагу, в приготовлении которого Соне не было равных.

После серии страшных скандалов, которые произошли в семье Волковых, изменился и сам их дом. В нем больше не слышались мальчишеские вопли, обычно доносившиеся из-за компьютерного стола, Дашкина телефонная трескотня. И если раньше, открывая дверь в свой дом, Павел слышал звуки бетховенских сонат или Сонино громыхание посудой в кухне, теперь все изменилось: звуки, запахи. Какими они стали? А никакими — они просто перестали существовать.

Детей не слышно, и не понятно даже, дома они или нет. Соня растворяется в тишине дома, словно призрак, не производя никакого шума и стараясь как можно реже попадаться Павлу на глаза. Вот и сейчас, после ухода сестры, она закрылась у себя в спальне, не повторив приглашения пообедать, и дом погрузился в полнейшую тишину.

Павел внезапно почувствовал сильную усталость и прилег на прохладный кожаный диван.

«Наша семья кончилась», — подумал он про себя и сам не понял, почему эта мысль показалась ему неприятной. Наверное, потому что распад семейного очага обернется еще одной проблемой. Ох ты, господи, сколько же на него навалилось проблем!

Вообще-то Павел не планировал рушить семейный очаг, в собственном доме его все устраивало. Под Сониным присмотром дети всегда сыты, ухожены, хорошо себя ведут и учатся, родители Павла, опять же, спокойны осознанием того, что у него в семье все в порядке. Допустим, мама не расстроилась бы, узнай она, что Павел намерен расстаться с Соней, но отец — совсем другое дело. Он был бы просто раздавлен таким известием, потому что был очень привязан и к внукам, и к их матери.

Павел не собирался разводиться, впервые это слово произнесла Соня. Странная женщина, ей-богу! У нее все есть: семейный статус, отличный дом, возможность не работать и не думать о насущном хлебе, воспитанные дети, хорошая одежда. Что ей еще нужно? Чтобы он, почти сорокапятилетний мужчина, всецело принадлежал ей и разрывался от страсти как юноша? Что за блажь?

Соня давно перестала волновать Павла как женщина. Нет, она ему не опротивела, ему не было стыдно за жену, потому что она хорошо выглядела, поддерживала стройность фигуры и оставалась очень привлекательной. Но Соня перестала его волновать. Началось это еще тогда, когда Соня родила Котика, и Павел прочно усадил ее дома. Он успокоился, радуясь, что теперь вокруг его жены не будут крутиться посторонние мужчины. Бесконечные заботы о здоровье малыша окончательно убедили Павла в том, что Соня полностью погрузилась в домашний мир, в котором самое главное для нее — это дети. Вслед за этим спокойствием пришла скука.

Павел осознавал, что по натуре своей он — охотник, женщина волнует его до тех пор, пока за нее нужно бороться. Борьба за самку, неизбежное при этом соревнование и даже ревность были для него движущими силами. Как только он осознавал, что партнерша готова принадлежать ему полностью, его страсть ослабевала. Ему могла понравиться какая-то женщина, иногда он сам становился объектом охоты, но все это было мимоходом. Случайные связи разнообразили его сексуальную жизнь, поднимали мужскую самооценку, держали в тонусе, но не более того. Павел скучал, ему хотелось праздника, разбега крови, чего-то такого, от чего не спится ночью в предвкушении завтрашнего дня.

Когда он впервые увидел Марину Гонтарь в кабинете у Алены, у которой обычно лечил зубы, ему почему-то подумалось, что с такой девушкой ему бы не было скучно. И не потому, что под халатиком угадывалась образцовая фигура, не потому что у девушки были длинные ноги и матовая персиковая кожа (хотя и все это тоже заслуживало внимания)… Павла удивили ее глаза: темные, нахальные, оглядывающие его без всякой попытки скрыть интерес. Приглядевшись, он заметил, что эти бесстыдные очи ловко, как опытный лазутчик, меняют свой цвет. То они ярко-карие, то мутно-болотные, а то в них вдруг ни с того ни с сего начинает сиять желто-зеленая радуга.

После второго посещения стоматологического кабинета Павел улучил секунду и сделал девушке комплимент с намеком на углубление знакомства. Однако Марина, против его ожидания, скупо улыбнулась и заявила:

— Павел Константинович, я замужем.

При этом бесовские глаза сверкнули таким желтым пламенем, такой готовностью, что Павел почувствовал, как некая сила погнала кровь по венам. Это подзабытое ощущение показалось настолько сладостным, настолько волнующим, что его непременно захотелось повторить. Он принес ощутимую пользу состоянию своей полости рта, вылечив все, вплоть до сущих мелочей одним разом. Свой последний приход он подгадал к концу рабочей смены, подождал Марину на улице и предложил подвезти, куда ей нужно. Девушка не стала торопиться, не бросилась сразу же в объятия к брутальному мужику на шикарном джипе. Но и от приглашения на ужин не отказалась, вела себя вполне раскованно, широко улыбалась, с удовольствием демонстрировала стрижку, которая ей очень шла, но которую во время работы она была вынуждена скрывать под шапочкой.

Теперь, когда ничто не мешало, Павел разглядывал Марину беззастенчиво и тщательно. Ничего такого уж особенного — девушка хорошенькая, высокая, рыжая. Но было в ней что-то, что не позволяет мужчинам спокойно проходить мимо таких женщин. Что именно? Мерцание сережки в маленьком трогательном ушке? Или едва заметная ямочка на подбородке? Или просто обворожительное сияние молодости? Кто знает, да и какая разница? Зачем угадывать тайну женской прелести? Как только приблизишься к разгадке, как окажется, что тайны больше нет, — и очарование растает, и волшебное ощущение бурления крови прекратится само собой.

— Ты мне нравишься, — без всяких обиняков объявил Марине Волков.

Обстановка модного итальянского кафе вполне располагала к таким признаниям. Под звуки классических бельканто в современной обработке, льющихся, казалось, прямо из стен, затянутых в тонкий, с едва заметными узорами шелк, такие слова и слышать, и произносить было приятно. Глаз радовали изящные вазочки, украшавшие стены, букеты засушенных роз, мерцание свечей за круглым, покрытым жемчужного цвета скатертью столиком.