Алла Холод - Рыцарь страха и упрека

— Да, я Костя, — ответил мальчик и положил на стол небольшой сверток. — Вот возьмите, здесь пистолет. Я прятал его на чердаке в соседнем доме. А вот это флешка. Здесь записано все, вы все послушаете и поймете.

— Котик, не надо! — взмолилась Соня, обращаясь к мальчику, но следователь оборвал ее предупреждающим жестом.

— Что здесь записано, Костя? — спросил он ребенка.

— Дашка сказала, что вы хотите арестовать маму, но это неправильно. Здесь все с самого начала, как все было, — объяснял мальчик. — Я тогда пошел за мамой, я не мог отпустить ее одну, я боялся.

— А как ты узнал, что мама идет к твоему отцу? — серьезно спросил Сергей Алексеевич.

— Я слышал, как она говорила по телефону, — пояснял Котик. — Тетя Гаянэ ее отговаривала идти одной к папе, но мама почему-то так захотела. Но я не хотел, чтобы она шла туда. И поэтому пошел за ней следом.

— А где ты взял пистолет?

— Это папин пистолет. Когда папа пьяный был, мы у него из штанов вытащили. Он не заметил, наверное, подумал, что потерял. Он последнее время очень тяжелый был, мы все его боялись.

Оперативники, застывшие на месте, переглянулись, зашевелились.

— Я записал все на телефон, — продолжал Котик. — Я стоял за аркой, подслушивал и все записывал. Мало ли что. Один раз он уже ударил маму. И Дашку тоже, а я не смог их защитить. Он все время маме угрожал, я думал, что в случае чего запись пригодится. А когда он бросился на маму, телефон выпал. Понимаете, я испугался, что опять… Ну в общем, не смогу никого защитить. Я выскочил и выстрелил, но я не знал, что попаду в него, я не целился, я это и не умею. Я очень испугался, думал, что он и правда убьет маму. Он когда говорил таким голосом, становился очень страшным. Вот так все получилось.

Сергей Алексеевич нахмурился, кажется, он начал что-то понимать.

— Костя, сколько тебе лет? — серьезно спросил следователь.

— Четырнадцать, — ответил мальчик, — я уже большой. Я просто худенький, потому что болел, и мне многие дают меньше. Но мне четырнадцать.

— Тебе уже исполнилось? Когда? — Сергей Алексеевич задал вопрос с таким напряжением в голосе, что все вокруг замерли, и в застывшей тишине стали слышны кухонные часы.

— Мне через две недели исполнится, — уточнил Котик. — Но какое это имеет значение?

— Это, мальчик, имеет огромное значение, — с явным облегчением выдохнул Сергей Алексеевич.

— Вот, возьми телефон, — сказала Соня, протягивая Антону листок бумаги. — Лиля говорит, что это лучший специалист, он посмотрит Константина Александровича.

— Да, спасибо, я ему позвоню, — кивнул Антон. — Сейчас папа уже чуть-чуть отошел. Но в больницу он не пойдет, упрямится.

— Пусть этот врач посмотрит, может, ему и не нужна больница, — предположила Соня. — Только он сам может понять, что ему лучше. Римма Матвеевна не в себе, ему сейчас и дома тяжело.

— Ну да, мамино состояние не лучшее, — подтвердил Антон. — Ее совсем переклинило, она во всем винит тебя. Говорит, что ты специально подставляешь мальчика, которому нет четырнадцати лет.

— Ты же знаешь, что это не так, — покачала головой Соня. — Ты же знаешь, я собиралась взять вину на себя, не хотела, чтобы Котик остался без родных: без деда с бабкой, без дяди.

— У меня к тебе есть один вопрос, ответишь?

— Постараюсь, — пожала плечами Соня.

— Ты считаешь, что Павел действительно мог тебя убить? — глядя прямо в глаза Соне, спросил Антон.

— Не знаю, — честно призналась она. — Не знаю, что и сказать. Я тоже все время об этом думаю. Если бы он не пил и не распалялся, то, наверное, нет. Но он тогда будто специально себя накручивал, он был таким злым, что даже представить страшно. Я очень сильно испугалась. И теперь понимаю, что приходить и разговаривать с ним было просто безумием. Не надо было этого делать.

Антон вздохнул:

— Ты не виновата в том, что ты пошла к нему, ты же не знала, что он на тебя набросится.

— Я должна была это предвидеть, — не согласилась Соня. — Я совершила ужасную ошибку. Мне сейчас очень тяжело. Котик все время задает вопросы, простят ли его дедушка и бабушка, простишь ли его ты, считается ли теперь, что он убийца. Вот попробуй ответить на такой вопрос ребенку четырнадцати лет. Я ему говорю, что это несчастный случай, что он не целился, а пистолет выстрелил случайно. Тогда он успокаивается. А потом все по новой, опять начинает задавать вопросы. Пока все это не всплыло, он молчал, ни слова не говорил о произошедшем, я даже не знала, где он прячет пистолет. А когда все выяснилось, начал говорить и спрашивать. Ох, Антон, как все это тяжело!

Антону было не легче. Он хотел знать, кто виновен в гибели его брата, но это знание далось мучительно. Приходилось признать, что Павел сам приблизил свою смерть. Павел во всем оказался виноват сам. Теперь надо как-то решить вопрос с жильем для его семьи. В дом, который построил Павел и где произошли столь ужасные события, Соня и дети, конечно, не вернутся. Да и обсуждать тему сейчас не с кем: отец еле оправился от шока, потихоньку отходит, надо дать ему хотя бы пару недель. Антон за ним присмотрит, покажет хорошему врачу, которого советует Лиля.

Тяжело вздохнув, Антон сел в машину и включил зажигание. На мгновение обернулся и увидел в кухонном окне Соню, которая махнула на прощание. У соседнего окна стоял Котик.

— Мамочка, не плачь, — теребил Котик Сонино домашнее платье, — ты мне обещала.

— Я и не плачу, — отозвалась она. — Знаешь, чего мне хочется больше всего на свете?

— Чего?! — улыбнулся мальчик. — Говори, я все сделаю.

— Я хочу в театр. Котик, пойдем сегодня в театр?

— Пойдем, а что там сегодня идет? — деловито поинтересовался ребенок. — Ладно, я сам посмотрю в Интернете.

Вечером Котик, одетый в наглаженные летние брюки и шелковую рубашку, привел Соню в театр на «Риголетто». Соня почему-то ужасно волновалась. Они вошли с главного входа, вместе с публикой. От театрального запаха часто забилось сердце, закружилась голова от стука каблуков по паркету. Когда в зрительном зале погас свет и оркестр начал увертюру, из глаз сами полились слезы. И не было в них ни страха, ни горя, ни обиды, ни горечи разочарования. Были лишь прекрасные звуки, которые растворялись в воздухе и превращали пустоту — безликую и ничего не значащую — в особый мир, исполненный красоты и смысла.

Котик заметил Сонины слезы, сжал ее руку.

— Мамочка, не плачь, все уже кончилось.

— Нет, Котик, у нас с тобой еще все впереди.