Юлия Михалева - Что скрывает снег [СИ]

Невоспитанная и капризная девочка - а чего еще ожидать при такой наставнице? - громко заплакала. Она повисла на своей няньке и не хотела отпускать. Околоточные стали пытаться забрать ребенка силой. Деникин обратил внимание, что чувствительный Ершов отвернулся, не в силах на то смотреть.

Отвлекшись, помощник полицмейстера совсем не приметил, как в управе возникло новое лицо. Уж больно тихо оно подкралось - как непрошенный ночной гость к чужому добру. Пожалуй, в тех слухах, что блуждали по городу, имелась немалая доля истины.

- Гида, дружочек, - выдохнули прямо над ухом. Деникин даже вздрогнул от неожиданности.

- Куда вы его тащите! А ну, оставьте! Я его заберу, - приказал молодой голос.

Посмотрев мгновение на молчавшего помощника полицмейстера, околоточные отвечали:

- Никак не можно, господин Софийский.

- Я и не спрашиваю, а велю. Немедленно дайте мне этого человека! - пришедший дернул за цепь, да так, что повалил явно взволнованного арестанта.

Оставленная без присмотра девочка тем временем вернулась к Павлине, и они, как ни в чем не бывало, вновь разместились на лавке, во все глаза наблюдая за сценой.

- Нет-с... - околоточный легонько отстранил Василия и потянул цепь на себя.

- Не тронь меня, а то пожалеешь! - взвизгнул тот. - Кем ты себя возомнил? Это человек - из моего дома.

Околоточные вновь с мольбой взглянули на Деникина.

- Мы знаем. Да только велено вести его в городскую управу на суд.

- Кем велено?

- Его превосходством...

- Это мной велено, - наконец-то - и вполне уверенно - выступил Деникин. - Они - убийцы. И мой долг велит отдать их суду.

- Так это вы тут теперь за главного, - сын генерал-губернатора обернулся. Миловидный, невысокий, стройный, молодой - не более 20 лет от роду - однако юное смазливое лицо уже утратило следы невинности. - Что ж, ну ладно - именно с вами я и хочу поговорить. Прямо сейчас, вопрос не терпит отлагательства! Но только там, где наверняка не услышат, - поморщился молодой Софийский, когда помощник полицмейстера указал было на свой отгороженный закуток.

Взяв ключи от запертого кабинета прежнего начальника, Деникин повел гостя туда.

- Ершов, вы мне понадобитесь...

- Нет! - запротестовал Василий. - Я хочу говорить с вами одним.

- После тех речей, что вы уже сказали, и ваших действий, боюсь, это совершенно невозможно. Мы просто не вправе вам позволить вести с кем-либо из управы беседу наедине. Кто знает, может быть, вы нападете на господина помощника или изволите оскорбить его, предложив мзду? - немыслимо дерзко отвечал Ершов, взяв при том крайне оскорбительный тон.

Деникин ожидал нового всплеска чувств, представляя, что сын самого Софийского уж точно потребует от какого-то околоточного самого жесткого ответа. Однако Василий лишь коротко согласился:

- Коли так, то идемте.

***

В давно нетопленном небольшом кабинете стоял лютый холод и пахло запустением. Все вещи и бумаги полицмейстера оставались на своих местах - ровно так, как он их оставил в свой последний день на службе. Это производило неприятное впечатление.

Кабинет стоял запертым с тех самых пор, как почтовые сани доставили тело его хозяина, и туда так никто и не заходил. Хотя Ершов порывался - конечно, маскируя свое неуемное любопытство под служебную надобность.

Теперь же, добравшись до желаемого, он, блестя глазами, озирался по сторонам. Деникин мог поручиться, что околоточный не сдержится и что-то утянет - как произошло и с имуществом Осецкого. Нет, не ради поживы, а все из ложной и патетичной трактовки долга да поисков истины.

Оставив Ершова с его занятием, Деникин расположился в весьма удобном полицмейстерском кресле, тоже остуженном, как и вся обстановка, что чувствовалось и сквозь шинель.

Без позволения, Василий весьма фривольно сел напротив, уперев локти в колени и поддерживая руками голову.

- Что вы желаете сказать нам, господин Софийский? Но только, прошу, не медлите: нам надобно до полудня увести преступников на суд.

- Гида ни о чем не знал. Это был мой для него подарок, - глядя вниз, отвечал Василий.

- Что вы имеете в виду?

- Это я. Я взял настойку на корню чемерицы в селении нанаев на холмах.

- Вы подарили ее убийце? Но это вовсе не меняет дела, Василий Сергеевич. Не столь важно, откуда она появилась.

- Нет, говорю же! Гида вовсе ни при чем. Он и не ведал, что я ходил в селение и принес настойку.

Ершов подставил к столу еще один стул и сел подле Василия.

- Вы хотите сказать, он совершил злодейство нечаянно? - спросил околоточный, опередив мысль Деникина. - Это, несомненно, могло бы облегчить его участь.

- Нет, не случайно. И то был вовсе не он.

Василий вдруг заплакал, всхлипывая, как малое дитя.

- Я не в силах более терпеть... Не могу...

Деникин и Ершов нетерпеливо ждали.

- Это сделал я.

- Но как же?.. Вы хотите сказать, что отравили вашу матушку? По случайности?

- Она никак не должна была это выпить! - выкрикнул Василий, и продолжил - быстро, хоть и запинаясь. - Я влил настойку, всю бутылку, в коньяк, что отец держал в своем кабинете. Он прикладывался к ней каждый день. Я рассчитывал, что коньяк спрячет вкус чемерицы, и первые дни ему просто будет худо, но он не свяжет недуг с бутылкой, и, может, и еще раз отхлебнет... А потом бы яд возымел действие. Но даже если и нет, на меня ничего не указывало. Я сразу ушел в старое зимовье за холмы, и думал, вернувшись, сказать, что был на охоте.

Полицейские переглянулись. Ершов даже внешне кипел от возмущения, нисколько не сомневаясь в сказанном. Но и недоверчивый Деникин на сей раз изменил своему обычаю. У сына генерала не имелось ни единого резона лгать, выгораживая мелкого челядинца, да еще и из нанаев - столь же неприметного, как часть обстановки.

Походило на то, что Василия и впрямь привели в управу муки совести.

- Мы с отцом никогда не ладили... Он невзлюбил меня с самого рождения, - взяв со стола стальное перо полицмейстера, Василий нервно теребил его в пальцах.

Как выяснилось, он еще не закончил свои откровения.

- Он догадывался. Еще немного, и точно бы обо всем проведал и сжил нас обоих со свету.

- О чем же он должен был узнать? - спросил Деникин.

- Мы... Я и Гида... Я хотел, чтобы мы оставались вместе.

Повисло молчание.

- У нас отношения! - глядя в глаза Ершову, выкрикнул Василий.

Деникин встал. Не скрывая брезгливости, он заметил:

- Верно, Софийский... Ваш рассказ, и в самом деле, важен. Выйдем, Ершов.

Оставив плачущего Василия, напарники покинули кабинет.

- Какая неизъяснимая мерзость! Этот город и впрямь щедр на удивления, - Деникин сплюнул на пол, словно желая отделаться разом и от неприятного впечатления.

- Прегадко, - подтвердил Ершов.

- Пожалуй, у нас нет резона вести куда-то нанайку.