Ольга Ракитина - Маятник

Было похоже, что дворник собрался растянуть свою сагу до утра. Шумилов на него цыкнул:

— Говори по делу!

— Филофей проводил их наверх, к госпоже Раухвельд, — Кузьма подтянулся и заговорил без лирических отступлений. — Через полчаса ко мне с набережной забегает Палашка, говорит, барыня ее послала сказать, что явившиеся господа из сыскной полиции желают видеть вас. Сидят, значит, пьют кофе и никуда не уходят. Главный среди них Агафон. Плохое имя, Агафоны все сычи!

Шумилов даже плюнул с досады:

— Дур-р-рак ты, Кузьма! «Засада», «брать будут» — откуда только словечек таких нахватался! Читать надо меньше газет с криминальной хроникой. Я тебе подарю подписку на будущий год на ботанический журнал, не пожалею червонца. Или анатомический атлас куплю, чтоб картинки рассматривал.

Шумилов знал Иванова довольно хорошо, имел с ним соприкосновение по нескольким весьма спорным делам. Иванов очень зауважал Шумилова после того, как тот объяснил ему принцип метания ножей. Псковский мужик, каковым был и, в сущности, остался Иванов, понятия об этой премудрости не имел, Шумилов же, как выходец с Дона, давшего во времена Крымской войны лучших пластунов, знал о метании ножей, да и о холодном оружии вообще, не

понаслышке.

Поднявшись к дверям квартиры Раухвельд, Алексей нашел их двери приоткрытыми. Явно это было сделано умышленно. Шумилов прекрасно знал, что вдова жандармского ротмистра имеет вполне совершенные навыки конспиративной работы. Она сама не раз вспоминала, как во времена польской смуты 1861–1863 годов «держала» конспиративную квартиру в Вильно, на которой ее супруг проводил секретные встречи с агентурой. Вдова даже считала себя отчасти виновной в гибели мужа именно потому, что его разоблачение и убийство польскими «жолнёрами» произошло после того, как она выехала из города, и барону Эрасту Раухвельду пришлось организовывать встречи по другому адресу.

Алексей просунул голову в квартиру и прислушался. Из-за плотно затворенных дверей в гостиную доносились мужские голоса. О чем шел разговор, понять было невозможно. Шумилов тихонько протиснулся через приоткрытую дверь в прихожую, там переобулся в домашние лайковые туфли и беззвучно прошел в ванную комнату, где бросил простреленный, выпачканный грязью плащ-пыльник. Там же он оставил велюровый пиджак, так и не очищенный до конца, пистолет и кастет. Лишние расспросы Агафона Иванова были сейчас ни к чему. Оставшись в рубашке и галстуке, Шумилов вернулся в прихожую и надел висевший на вешалке чистый плащ, переобулся в уличную обувь, вышел за дверь, которую плотно за собой прикрыл.

И только после этого дважды крутанул ручку звонка.

Звонок дважды звякнул, за дверью послышались торопливые шаги. Когда она распахнулась, на пороге оказался Александр Раухвельд. Не давая ему раскрыть рот, Шумилов как можно громче заговорил:

— Господи, неужели к нам пожаловал сам Агафон Иванов?

Он вошел в квартиру, принялся разуваться, продолжая без умолку говорить:

— Я еще из-за двери почувствовал запах самой дешевой солдатской двухкопеечной ваксы. И сразу решил, что к нам пожаловал агент сыскной полиции Иванов.

В дверях гостиной появился сам Агафон, недоверчиво оглядывавший Шумилова:

— Алексей Иванович, вы шутите, что ли?

— И даже не один, — продолжал разглагольствовать Шумилов. — Судя по оставленному на вешалке клетчатому плащу от «пажиет», компанию ему составил господин Гаевский. В нашей сыскной полиции он один такой манерный.

— Здравствуйте, наш полночный странник, — рядом с Ивановым в дверях гостиной возник упомянутый Гаевский.

— Уважаю вашего начальника Ивана Путилина, только его орденов и титулов вы, господа сыщики, никогда не соберёте.

Обменявшись такого рода любезностями, все трое прошли в кабинет Шумилова.

— Ну-с, господа, только не говорите мне, что вы отказались от кофе, коньяка и кренделей госпожи Раухвельд. В любом случае, ничего такого я вам предлагать не стану. Чем, собственно, обязан? — поинтересовался Шумилов.

— За вашей, Алексей Иванович, подписью пришло письмо на имя начальника сыскной полиции Ивана Дмитриевича Путилина, — осторожно начал Иванов. — Вам что-нибудь об этом известно?

— Разумеется! Я ведь сам его написал и послал… А что, требуются пояснения по тексту?

— М-да, — отозвался Гаевский. — С иллюстрациями и жестикуляцией. Мы видели Дементия. Хотелось бы узнать, кто и за что так его отделал?

— А сам-то он что говорит? — поинтересовался Шумилов.

— Шёл, говорит, через двор, упал в канаву, доска между ног попала, прям по мудям. Попутно два ребра сломал.

— То есть жалоб никаких? — уточнил Шумилов.

— А что толку на деревяшку жаловаться? И вот нам стало интересно, вы-то что там делали? Для чего из пистолета стреляли? — спросил Иванов.

Оба сыщика, Иванов и Гаевский, расселись в кабинете так, что Шумилов оказался между ними, словно на допросе в полиции. Возможно, это было проделано неумышленно, просто в силу наработанной годами привычки, но, отвечая на их вопросы, Шумилову приходилось поворачивать голову то к одному, то к другому. Быстро оценив невыгодность ситуации, он переставил стул и сел вплотную к Иванову.

— Собаку бешеную пристрелил. Вся в пене такая была, ужас! Очень страшно было, — ответил Шумилов.

— Понятно, — скорбно кивнул Иванов без тени улыбки на лице. — А лоб рассечен отчего? Тоже собака?

— Да-а-а, — развел руками Шумилов, — хотел я обмануть вас, господа, но, вижу, сыскную полицию на мякине не проведешь… Ладно, скажу, как все было в действительности, чистую правду открою. Так вот, на меня бросилась не одна бешеная собака, а две. Одну-то я пристрелил, а вот другая успела меня слегка оцарапать.

— А что мешает рассказать как было на самом деле? — задал вопрос Гаевский. — Мы уверены, что вами задержан серьезный преступник, причастный к ограблениям пассажиров пролеток в пригородах Петербурга. Имеющиеся у нас описания сходятся с приметами задержанного Дементия Кочетова. Есть свидетели, которые смогут его опознать. Кроме того, мы надеемся, что удастся проследить историю найденных при нем вещей, и они станут серьезными уликами, разоблачающими как его самого, так и подельников.

— Очень хорошо, — кивнул Шумилов. — С одной поправкой: этого самого Дементия задержал вовсе не я, а замечательный полицейский, явившийся на выстрел. Очень толковый, расторопный сотрудник. Как, кстати, его фамилия?

— Пивоваров.

— Замечательная русская фамилия, даже если абстрагироваться от вызываемых ею ассоциаций.

— Может, хватит издеваться? Может, пора поговорить серьезно? — раздражаясь, повысил голос Гаевский.

— Да я этим только и занят, Владислав Анжеевич, — с самым простодушным видом отозвался Шумилов. В ответе его содержалась толика яда: поляк Гаевский давно русифицировал свое отчество в Андреевич.