Ольга Ракитина - Гувернантка

Попытка прочесть скрытый текст на просвет, как и следовало ожидать, успехом не увенчалась. Чёрная тушь поверх чёрных чернил — что там можно было увидеть? Изучение обратной стороны страницы в косых лучах света, в надежде прочесть оттиск, оказалось тоже безрезультатным. Николай Прознанский не имел привычки сильно давить пером на бумагу.

Самым разумным вариантом в сложившейся ситуации могло бы стать аккуратное снятие чернильного слоя. Шумилов знал как к этому делу следует подступить, но для подготовки к предстоящей работе ему пришлось зайти в продуктовый магазин и купить там за семь копеек баночку лучшего меда от «северокавказской пчелы». Это был единственный мёд, незасахарившийся несмотря на позднюю весну.

А придя домой, Шумилов отыскал старшего дворника Афанасия, того самого ветерана Крымской войны, что «замыкал гальваническую цепь минной позиции южнее батареи Литке», и попросил к завтрашнему утру наловить дюжину тараканов, пообещав полкопейки за каждого. Афанасий поначалу заподозрил подвох со стороны «барина прокурорской службы Алексея Иваныча» и не без ехидства уточнил, каких именно тараканов надо поймать: черных или рыжих? Убедившись, что Шумилов не шутит, старший дворник воспрял духом, поскольку задание обещало быть легким и прибыльным.

Отправляясь на службу утром 11 мая, Шумилов нёс в своем портфеле баночку меда и стакан, прикрытый бумажкой, замотанной суровой ниткой. В стакане находились полтора десятка живых тараканов. Афанасий к потребной дюжине добавил еще три штуки, так сказать, от душевной своей щедроты. Кроме того, дворник простодушно заверил Шумилова, что за «подобный дивидент готов ловить тараканов каженный день и сдавать их даже не за полкопейки штука, а пятак за дюжину.»

Способ, которым намеревался воспользоваться Шумилов, был издавна известен русским каторжанам. Еще во времена Ваньки Каина, т. е. за сто тридцать лет до «дела Жюжеван», преступники, используя тараканов, аккуратно сводили с гербовой бумаги записи, сделанные водостойкой тушью, получая в своё распоряжение чистые бланки паспортов, пригодные для последующего заполнения.

Очутившись на своём рабочем месте, Шумилов извлёк из опечатанного шкафа сафьяновую тетрадь Николая Прознанского и аккуратно намазал медом часть строки, замазанную тушью. Затем, подцепив пинцетом доброго жирного таракана, опустил его на это место и дабы шельмец не сбежал, прикрыл перевернутым вверх дном стаканом. Таракана долго уговаривать не пришлось: почуяв мед, он остервенело накинулся на него, шевеля усищами и безостановочно работая челюстями. Необычные манипуляции Шумилова не прошли незамеченными тремя делопроизводителями, его соседями по кабинету. Молодые люди оставили свои столы и расположились кругом, обсуждая небывалое зрелище: «Алексей Иванович, что это у Вас за зоосад?» — «Ваш тараканий тотализатор принимает ставки государственных служащих?» — «Если получится дыра, то Вы объясните Вадиму Даниловичу, что это просто пулевое отверстие!» Молодежь ёрничала и развлекалась, а Шумилов, убедившись, что все идет как надо, принялся намазывать медом другие участки скрытых тушью строк. После того, как усатый трудяга закончил работу и уперся своей головной частью в стакан, Алексей Иванович аккуратно передвинул его дальше, предоставив новый фронт работ.

Работа шла медленно, ее темп определялся способностью тараканьих челюстей пожирать тушь с медом. Но филигранный природный механизм, каковым оказалось гнусное усатое насекомое, всецело оправдал расчёт Шумилова; таракан уничтожал тушь и не повреждал скрытых под нею чернил. Почему так происходило догадаться было нетрудно: тушь не пропускала через себя мед и потому чернила и бумага оставались для таракана несъедобными. После того, как темп работы усатого чудовища явно замедлился (его раздутое брюшко с очевидностью свидетельствовало о причине падения работоспособности), Шумилов отправил трудягу в стакан с голодными братьями и запустил под перевернутый стакан второго м о лодца. Эти манипуляции вызвали вой восторга коллег Шумилова. Один из них убежал в коридор «звать всех» и через пять минут к столу Шумилова началось настоящее паломничество чиновников. Стали подтягиваться даже сотрудники других делопроизводств с нижних этажей; прокуратура была явно заинтригована происходящим.

В половине одиннадцатого в кабинет ворвался Шидловский. Видимо, шефу надоело слушать шарканье ног в коридоре и он решил проверить, что это за хождения начались к его делопроизводителям. Выражением своего лица вошедший в кабинет Вадим Данилович напомнил Шумилову рассерженного хряка Кузю, которого Алексей Иванович в своем далеком ростовском детстве имел обыкновение дразнить, засовывая в ухо спящему за изгородью животному метёлку полыни (если глупый Кузя вовремя не просыпался, веточка поджигалась и тогда животное в умоисступлении вскакивало с ревом и визгом и мчалось прочь, сокрушая всё на своем пути). Впрочем, следовало отдать должное помощнику прокурора, Шидловский, посмотрев на занятие подчинённого, быстро сообразил в чём крылся смысл происходившего. Он только развел руками, да восхитился: «Эко, Алексей Иванович, удумали! За смекалку — спасибо!» К этому времени примерно треть замазанного текста была очищена от туши и Шидловский, подойдя к столу, прочел проступившие слова. «Хвалю, Алексей Иванович, хвалю», — только и нашелся он что сказать, — «Как закончите, покажите уж!»

После четырех часов неутомимой тараканьей работы Шумилов полностью очистил последнюю страницу дневника Николая Прознанского от туши. Остались только её небольшие кусочки, ничуть не мешавшие чтению последних строк. Дословно замаранный тушью фрагмент выглядел так: «…, ни цели, ни веры в единственное, что меня поддерживало — искренняя симпатия той, коей одной я мог вверить свое сердце. Как пошло, как банально все заканчивается! Она категорично потребовала прекратить мои бессмысленные и навязчивые ухаживания. И всё из-за этого напыщенного, надутого индюка! Как мало он видел, но как много думает о себе — это видно всем, кроме неё самой. Кому-нибудь из двух — мне или „Ф. И. Ч.“ — придётся переселиться в лучший мир. Иного выхода не мыслю, не вижу и не готовлю.»

Шумилов задумался: кто это такой Ф. И. Ч.? Означает ли это, что в деле появляется новый фигурант? Впрочем, сама по себе личность этого человека, видимо, не столь уж и важна. Кто бы он ни был, важнее всего то, что Николай пишет о собственной же смерти. Конечно, как об альтернативе смерти этого «Ф. И. Ч.», но ведь и умер-то Прознанский не на дуэли и не в результате несчастного случая, а в своей постели, после болезни, в течение которой не выходил из дома долгое время. «Впрочем, надо будет еще уточнить у родителей покойного, не приходил ли к Николаю человек с инициалами Ф. И. Ч.», — решил Шумилов.