Наталья Александрова - Демон никогда не спит [litres]

Однако этим надеждам не суждено было сбыться. Вместо того чтобы пригласить даму в кафе, симпатичный незнакомец спросил ее, не знает ли она, где можно найти кандидата исторических наук Святослава Николаевича Несвицкого.

— Насколько я знаю, он работает в отделе древней Европы, — уточнил мужчина.

Разочарованная дама ответила, что Святослава Несвицкого она не знает, а отдел древней Европы находится этажом выше, в самом конце крыла.

Мужчина поблагодарил ее и отправился прочь.

Дама проводила его разочарованным взглядом, но тут же с удивлением осознала, что хотя незнакомец показался ей симпатичным, однако она совершенно не помнит его лица.

Списав это на усталость, дама отправилась по своим делам.

А подозрительный незнакомец поднялся на третий этаж, прошел до конца коридора и действительно оказался перед дверью, на которой висела табличка с надписью: «Святослав Николаевич Несвицкий».

Конечно, эта надпись была не выгравирована на медной табличке, а всего лишь отпечатана на лазерном принтере.

Посетитель постучал в дверь.

Из кабинета донесся какой-то невразумительный ответ. Посчитав его приглашением, посетитель вошел внутрь.

В отличие от кабинета Габсбурга-Зеленовского эта комната оказалась квадратной, с небольшим окном. Однако вид из окна был прекрасен: оно выходило на Зимнюю канавку и на Неву.

Сам кабинет был завален книгами и рукописями. Книги стояли на полках и прямо на полу, лежали стопками на всех стульях и на письменном столе.

За столом, обложившись раскрытыми томами и манускриптами, сидел плотный широкоплечий мужчина с окладистой русой бородой.

Подняв на посетителя глаза, он раздраженно проговорил:

— Я же, по-моему, ясно сказал — ко мне нельзя! Я занят! Заходите на следующей неделе!

— Да? — удивленно переспросил гость. — Должно быть, я не расслышал… вообще-то меня направил именно к вам Александр Антуанович…

— Александр Антуанович? — Лицо бородача скривилось, как будто он раскусил лимон.

— Ну да, Габсбург-Зеленовский! — пояснил посетитель. — Заместитель директора…

— Я знаю, кто такой Габсбург-Зеленовский! — рявкнул бородач. — Вечно он посылает неизвестно кого! Сам не хочет тратить время на ерунду, а мне, значит, делать нечего!

— Ведь вы Святослав Николаевич Несвицкий? — уточнил на всякий случай гость.

— Я-то Несвицкий, — фыркнул тот недовольно. — А вы кто такой?

— Я корреспондент журнала «Отечественная старина», — сообщил посетитель и назвал свое имя. То ли он произнес его невнятно, то ли Несвицкий плохо расслышал. Впрочем, его это не слишком огорчило.

— Так я и думал! — вздохнул ученый. — Корреспондент! Как будто у меня есть время на всякую ерунду!

— Почему же на ерунду? — обиделся странный гость. — Вы наверняка знаете наш журнал. Это весьма солидное издание, мы печатаем на своих страницах серьезные статьи, посвященные исследованиям истории и культуры…

— Не читаю желтую прессу! — отмахнулся Несвицкий.

— Ну почему желтую? У нас в редколлегии есть очень серьезные ученые, доктора и кандидаты наук…

— Я себе представляю этих ученых! Наверняка шарлатаны, сами себе присвоившие научные степени и звания…

— Вы несправедливы! — не сдавался посетитель и использовал последний аргумент: — Наш журнал платит очень хорошие гонорары авторам статей…

— Конечно… — вздохнул ученый, но голос его немного смягчился. — Разумеется, у развлекательных журналов масса денег, а серьезная наука, как всегда, на мели… Ну, и что конкретно интересует ваш «серьезный журнал»?

— Наш журнал интересуется ранней историей индоевропейских народов, — посетитель оживился, почувствовав перелом в настроении Несвицкого. — А еще более конкретно — мистической символикой арийских народов, руническими письменами, происхождением знака свастики и тем, как этот символ и другие арийские знаки повлияли на символику Третьего рейха.

— Ну вот, так я и знал! — Несвицкий снова помрачнел. — Третий рейх, эсэсовские ритуалы, Черный орден… всех интересует только эта чепуха! А вы говорите, что ваш журнал — серьезное научное издание! Завтра вы захотите опубликовать интимные дневники Евы Браун…

— Но это действительно научный интерес, и мы готовы хорошо оплатить вашу консультацию! — напомнил корреспондент. — В особенности, если вы сможете показать какие-нибудь старинные арийские артефакты с руническими письменами и изображением свастики…

— Нет, у меня физически нет на это времени! — Ученый замахал руками. — Вы видите, я сейчас готовлю отзыв на диссертацию своего ученика, — он показал лежащую на столе рукопись. — А еще мне нужно закончить две статьи для энциклопедии, предисловие к научному сборнику, реферат, я уж не говорю о своей собственной научной работе… Нет, я вам ничем не могу помочь! Может быть, в следующем месяце… — Несвицкий вытащил из-под груды рукописей ежедневник и принялся его листать. — Ну вот, через полтора месяца у меня будет окно, тогда и приходите!

— Через полтора месяца? — недовольно переспросил посетитель. — Нет, о такой задержке не может быть и речи! Руководство… журнала не пойдет на такую отсрочку!..

— Ну, тогда ничем не могу вам помочь! — Ученый развел руками.

— А я думаю, можете… — гость приблизился к его столу.

— Все, разговор закончен! — Несвицкий придвинул к себе бумаги. — Попрошу вас покинуть мой кабинет.

— Разговор не закончен! — Странный посетитель обошел стол, зашел сбоку и полез в боковой карман пиджака.

— Да что же это такое! — Несвицкий приподнялся, воинственно вздернув бороду. — Не дают работать!

Посетитель вытащил руку из кармана…

Дмитрий Алексеевич Старыгин, крупный реставратор и известный специалист по искусству итальянского Возрождения, обладал одним необычным свойством характера. Или, можно сказать, одним редким даром.

У него бывали видения. Или, если угодно, предчувствия.

Дмитрий Алексеевич не рассказывал об этих предчувствиях коллегам и сотрудникам по Эрмитажу — иначе о нем пошла бы молва как о несерьезном человеке, мистике и идеалисте.

Иногда его предчувствия, или видения, или как их еще можно назвать, в общем, эти странные явления приносили ему вполне конкретную профессиональную пользу.

Например, не раз, принимаясь за работу над старинной картиной, настолько потемневшей от времени и дурного обращения, что совершенно невозможно было понять без специальных исследований, что же на ней изображено — бегство Святого семейства в Египет или купающаяся нимфа, Дмитрий Алексеевич неожиданно четко видел картину сквозь налет времени, как будто стоял за плечом создавшего ее мастера. Причем он мог разобрать не только сюжет, но даже тонкости письма и особенности светопередачи.