Лора Липман - О чем молчат мертвые

— Только не говори мне… — начал сержант.

— Я узнавал об этом, сразу же, как приехал из клиники. Досье нет.

— Нет — в смысле вообще нет?

— Отдано под запись бывшему копу, который изначально занимался этим делом. — Кевин посмотрел в свои записи. — Честер В. Уиллоуби Четвертый. Знаешь его?

— Слыхал. Он ушел в отставку еще до того, как я начал здесь работать, но частенько заглядывал сюда. Странноватый он, этот Честер.

— Странноватый?

— Ну, взять хотя бы то, что он, мать его, Четвертый. Я встречал Макалистера-младшего, но чтобы аж Четвертый? Денег у него завались, можно было даже не работать. И давно, говоришь, он взял досье?

— Два года назад.

— Будем надеяться, что он еще не умер. Уже не раз бывало, что какой-нибудь одержимый старик забирает себе домой досье, а нам потом приходится ждать официального утверждения завещания, чтобы заполучить его обратно.

— Черт, надеюсь, я таким никогда не стану!

Ленхард взял адресную книгу и начал листать ее в поисках адреса бывшего сотрудника. Потеряв терпение, он снял телефонную трубку:

— Алло? Э, хорошо, я подожду. — Он закатил глаза и, прикрыв трубку ладонью, добавил: — Всем отделом тебя подождем. Ну-ну, кому ты это рассказываешь, Инфанте?

— А что не так?

— Обязательно появится дело, которое поглотит тебя с головой. А если не появится, то либо тебе повезло, либо ты просто придурок. Этому парню досталось самое серьезное дело из всех: две девочки с ангельскими личиками исчезли средь бела дня из забитого людьми молла. Я бы плюнул в рожу каждому, кто после этого не стал бы с ним считаться, — заявил сержант, после чего снова заговорил в трубку: — Алло? Да. Честер Уиллоуби. У вас есть его адрес? — Очевидно, Ленхарда снова попросили подождать, так как он скривился и начал ритмично размахивать левой рукой, пока ему снова не ответили. — Отлично, спасибо.

Он повесил трубку и засмеялся.

— Что смешного?

— Пока я сейчас разговаривал, ты мог бы уже пешком дойти до него. Он в Эденволде, прямо за «Тоусон Молл». Меньше мили отсюда.

— Эденволд?

— Дом престарелых. Один из самых престижных в округе, где можно доплатить за возможность умереть в собственной постели. Как я и говорил, денег у него завались.

— Как думаешь, богатые копы работают сверхурочно?

— Конечно, работают, причем их не надо об этом просить. Эй, а может, тебе стоит как-нибудь прикинуться богачом и убедиться на своем опыте, каково это — поработать лишний час просто из любви к своему начальнику?

— Не дождешься.

— А за мой поцелуй?

— Я лучше задницей подторгую.

— Что ж, тогда ты станешь шлюшкой и вдобавок гомиком.

Насвистывая, Инфанте взял ключи и вышел на улицу, чувствуя себя удовлетворенным, как никогда в жизни. Если бы только его бывшие знали его так же хорошо! Может быть, тогда ему не пришлось бы дважды разводиться.

— Buenas dias [16] Добрый день (исп.) . , сеньора Толес.

Мириам вынула ключи из своей потрепанной кожаной сумочки — точнее, подуставшей кожаной сумочки , как она назовет ее позже, когда попытается продать на барахолке, — и открыла дверь в галерею. Ей нравилось, как по-испански звучит «То-леес», вместо ужасного английского «Толс», что означает «сборы и платежи». Неважно, сколько она прожила в Мексике, ей все равно никогда не приестся подобная трансформация ее девичьей фамилии.

— Buenas dias, Хавьер.

— Hace frio [17] Сегодня холодно (исп.). , сеньора Толес.

Хавьер был в футболке, и его руки покрылись гусиной кожей. Такой мартовский денек был бы просто подарком в Балтиморе, не говоря уже о Канаде, но по меркам Сан-Мигель-де-Альенде сегодня было очень холодно.

— Наверное, пойдет снег, — сказала женщина по-испански, и Хавьер рассмеялся. Он был человеком простодушным и смеялся над чем угодно, но Мириам была даже в какой-то степени благодарна ему за это. Когда-то чувство юмора было неотъемлемой частью ее натуры. Теперь же, к своему удивлению, ей редко кого удавалось рассмешить, хотя мысленно она то и дело подшучивала над собой, причем довольно неплохо. Конечно, эти шутки были грубоваты, но она ведь всегда была немного циничной, даже когда в этом не было необходимости.

Хавьер устроился в галерею вскоре после того, как Мириам начала там работать. Еще будучи подростком, он подметал тротуар перед магазином, мыл в нем окна, хотя его об этом и не просили, и говорил по секрету turistas , что это был el mejor , самый лучший магазин в Сан-Мигель-де-Альенде. Владелец, Джо Флеминг, воспринимал его двояко. «Со своим косоглазием и волчьей пастью он, должно быть, отпугивает столько же клиентов, сколько заманивает», — жаловался он Мириам. Но ей нравился этот молодой человек, чья любовь к ней коренилась куда глубже, чем казалось на первый взгляд.

— А вы видели снег, сеньора Толес? — спросил Хавьер.

Мириам вспомнилось ее детство в Канаде и бесконечные зимы, когда ей казалось, будто их семью отправили в ссылку. Она так и не получила внятного ответа на вопрос, почему родители решили оставить Англию и переехать в Канаду. Затем женщина подумала о снежной буре в Балтиморе в 1966 году, которая стала настоящей легендой. В тот день они как раз праздновали шестой день рождения Санни и поехали вместе с ней, девочками из ее класса и Хизер в кино на «Звуки музыки». Когда они заходили в кинотеатр, на небе не было ни облачка. Но через два с лишним часа, когда фашисты были свергнуты и семьи музыкантов снова зажили счастливо, город превратился в белую пустыню. Скольких трудов стоило Мириам с Дэйвом пробраться на машине через заснеженные улицы Балтимора, чтобы развезти всех девочек по домам, а потом еще, чтобы они не испортили свои парадные туфельки, донести их на руках до порога и отдать встревоженным родителям! Позже они над этим смеялись, но в тот день им было действительно страшно. Старенький универсал то и дело заносило, и девочки визжали на задних сиденьях. И все же Хизер и Санни запомнили эту поездку как огромное приключение, которое они потом не раз пересказывали.

— Нет, — сказала Мириам Хавьеру, — я никогда не видела снега.

— Ладно, я пойду. Хорошего дня, сеньора Толес.

Ей постоянно приходилось врать. Хотя здесь было куда проще. В Мексике она лгала меньше, чем там, где жила раньше. А все потому, что тут было полно людей, которые приехали сюда, чтобы начать жизнь с чистого листа. Мириам была уверена, что все иностранцы лгали не меньше ее.

Мириам приехала в Сан-Мигель-де-Альенде на выходные в 1989 году. А потом так здесь и осталась. Изначально она планировала переселиться в менее американский и более дешевый городок, где она могла бы совсем не работать, а жить только на свои сбережения и доходы от инвестиций. Но уже через двое суток после приезда она не могла представить себе лучшего места на земле. Мириам вернулась в Куэрнаваку, только чтобы забрать кое-какие вещи и продать оставшееся в Штатах имущество. Когда она купила свой маленький домик, свою каситу , у нее были только кровать и одежда, и с тех пор количество ее пожитков увеличилось не сильно. Казалось, как и новая испанская версия ее фамилии, ей никогда не надоест просыпаться в почти пустой комнате с развевающимися белыми занавесками. Вся домашняя мебель была сосновой, а плиточные полы — совершенно голыми. Единственным ярким пятном во всем доме была посуда ярко-синего и ярко-зеленого цвета, которую Мириам со скидкой приобрела в галерее. Зато если бы она снова решила переехать, ей понадобился бы всего день или два, чтобы избавиться от всех вещей. Конечно, уезжать отсюда она не собиралась, просто ей нравилось иметь такую возможность.