Лора Липман - О чем молчат мертвые

— Послушайте, детектив, а вы… — начала Салливан.

— Нет.

— Но ведь вы даже не знаете, что я хотела спросить! — возмутилась Кэй.

— Скорее всего, что-то насчет Санни Бетани.

Соцработница, смутившись, слегка покраснела.

— Мы с ней не общаемся, — продолжил Инфанте, — но, думаю, старик Уиллоуби периодически созванивается с ее матерью. Кстати говоря…

Он оглядел гостей, поняв, что Честер тоже должен был быть в списке приглашенных, и увидел его, одетого в цветастый свитер, в компании… той самой брюнетки в ярко-красном платье. Уиллоуби хорошо разбирался в женщинах. Кевин понял это с тех пор, как они вместе начали играть в гольф. К своему удивлению, — и даже к радости, пусть он и не хотел этого признавать, — Инфанте заметил, что бывшему коллеге было гораздо приятнее играть с ним, чем с задавалами из Элкриджа. Все-таки он был полицейским, а не школьником. Однако Уиллоуби тоже любил погреться в ярких лучах, исходящих от хорошеньких женщин. Чет буквально души не чаял в Нэнси и обедал с ней как минимум раз в месяц. А теперь он, похоже, пытался затащить брюнетку под омелу, надеясь хотя бы на поцелуй в щеку.

— Я пойду поздороваюсь, вы не против? — спросил Кевин.

— Конечно-конечно, — сказала Кэй. — Я все понимаю. Но если вы вдруг встретитесь с Санни…

— Да-да?

— Скажите, что очень мило было с ее стороны вернуть штаны Грэйс постиранными и заштопанными. Я не ожидала.

Салливан сказала это грустным тоном, словно привыкла, что ее постоянно обманывают. Инфанте наколол на вилку вареник и макнул его в сметану. Хорошо, что у Нэнси были польские корни, — она знала, как закатить добрую пирушку.

Для Кевина события прошлой весны были частью работы, но для Кэй Салливан — увлекательной альтернативой, способом отвлечься от… ну, чем там занимаются специалисты по социальной работе? Наверное, от борьбы с программами медицинского обслуживания, предположил Инфанте.

— Грэйс? — спросил он. — Это ваша дочь? Сколько ей лет? Вы живете с ней вдвоем?

Лицо Кэй посветлело, и она начала в мельчайших подробностях рассказывать о своих дочери и сыне. Кевин внимательно слушал ее и кивал, продолжая заправляться варениками. А брюнетка пусть подождет.

— Como se llama? — спросил мужчина, стоявший возле входа в магазин. Санни пришлось сознательно сделать усилие, чтобы не пялиться на его изуродованный рот. Мама предупредила ее насчет Хавьера, сказала, что при первой встрече она может немного испугаться, а Санни уже сама додумала, что деформация речевого аппарата лишила его дара речи. Еще в Вирджинии, когда они только собирались в поездку, Санни представляла его немым Квазимодо, способным общаться только хрипами и вздохами.

Мужчина продолжал невозмутимо смотреть на нее, даже когда она поспешно отвела взгляд от его лица. Должно быть, он уже привык к подобному и даже был благодарен за то, что никто не рассматривал его пристально. Санни на его месте тоже была бы за это благодарна.

— Es l’hija de Senora Toles, verdad?

Как тебя зовут? Ты ведь дочка сеньоры Толес, верно? Несмотря на то что Санни за несколько недель прослушала тонны записей с испанской речью и более-менее научилась читать, ей все равно приходилось сначала дословно переводить все, что она слышала, а затем придумывать ответ по-английски и переводить его на испанский… Не самый удобный способ общения. Ее мать сказала, что со временем все наладится, если, конечно, она решит здесь остаться.

— Soy, — начала она, а затем исправилась: — Me llamo Sunny.

«Меня зовут Санни», а не просто «Я Санни».

Какое этому Хавьеру дело, совпадает ли ее имя с именем, указанным в водительских правах или в школьном аттестате? Имя Кэмерон Хайнц было указано в ее паспорте, правах и, соответственно, в путеводителе, которым она пользовалась, пока ехала из одного аэропорта в другой, а затем на такси сюда, на эту улицу в Сан-Мигель-де-Альенде. Шестнадцать лет назад Мириам добиралась сюда точно так же, правда, Санни еще не знала об этом. Мириам расскажет ей об этом позже, по пути в Куэрнаваку.

В это время в Соединенных Штатах Глория Бустаманте ждала, когда уже Кэмерон-Кетч-Барб-Сил-Рут-Санни решит, кем хочет остаться до конца своих дней. Все и так складывалось очень непросто, но стало еще сложнее, когда этим летом Стэн Данхэм умер, оставив небольшое имущество, на которое Санни, по мнению Глории, имела полное право претендовать. Все-таки она столько лет была его косвенной жертвой, а еще двадцать четыре часа — даже невесткой. Действительно ли она могла претендовать на наследство? Следовало ли ей это делать? И если Санни вернет себе прежнее имя вместе с остатками накоплений Стэна Данхэма, как долго она сможет прятаться от журналистов? Санни не хуже других знала, что каждое нажатие клавиши на компьютере оставляет свой след.

Однако здесь она могла называть себя кем угодно. По крайней мере, в ближайшие две недели.

— Me llamo Sunny.

Хавьер рассмеялся и указал пальцем на небо:

— Como el sol? Que bonita! [51] Как солнышко? Красивое имя! (исп.)

Санни недоуменно пожала плечами. Ей было трудно разговаривать с незнакомцами даже на родном языке, не говоря уже об испанском. Она толкнула дверь магазина, и до ее ушей тут же донесся нежный перезвон китайских колокольчиков. В отцовском магазине тоже были китайские колокольчики, только они звенели еще громче.

Ее мама — мама! — работала с клиенткой, приземистой женщиной со скрипучим голосом, которая ковырялась в сережках, выложенных на прилавке, с таким видом, будто те нанесли ей личную обиду.

— Это моя дочь Санни, — сказала Мириам. Женщина перегораживала своей тучной комплекцией выход из-за прилавка, не давая ей подойти к дочери и обнять ее, как она, очевидно, хотела. Она ведь правда хотела обнять ее, верно? Посетительница мельком взглянула на Санни и снова принялась мучить ювелирные изделия. Украшения, казалось, блекли от ее прикосновений, темнели и гнулись в ее короткопалых ладонях. Интересно, когда Санни перестанет смотреть на незнакомых людей под таким углом? Когда перестанет заострять внимание на чужих недостатках и пытаться обернуть их себе на пользу? От этой женщины, очевидно, для нее не было бы никакого толку.

— Она, должно быть, пошла вся в отца, — заметила посетительница, и Санни тут же вспомнила, как вылила баночку колы на голову миссис Хеннесси из газетной редакции. Если она о чем и сожалела, так это о том, что была слишком мягкой по отношению к той старой карге. На самом деле это был один из самых ярких моментов ее жизни. Ей стоило рассказать эту историю маме по пути в Куэрнаваку. Если подумать, это была почти единственная забавная история, которой она могла поделиться. Почти все остальные обязательно довели бы их обеих до слез.