Алексей Ракитин - Скопец

Теперь вот получалось, что этот хитрый, умный и по-своему очень обаятельный — несмотря на мрачную преступную специализацию — человек появлялся в окружении покойного Николая Назаровича Соковникова.

— Когда и кем Чебышев работал у нашего миллионщика? — уточнил Путилин.

— Паспорт был прописан двадцать пятого апреля сего года, а выписан — девятнадцатого мая, — ответил Иванов. — Считалось, что Чебышев устроен при конюшне.

— Гм, рассчитан, стало быть, за три месяца до смерти. А управляющий постарался от вас сей факт скрыть.

— Именно так, ваше высокоблагородие!

— Надеюсь, господину Селивёрстову вы не сказали о том, что его маленькое лукавство раскрыто…

— Никак нет, ваше высокоблагородие, мы ж не первый день в сыске, — заверил начальника Агафон Иванов.

— Вот и хорошо, пусть пока остаётся в счастливом неведении. А мы покамест поглядим, куда можно будет во всей этой истории Василия Чебышева определить.

Путилин задумался на миг, потом подытожил:

— Вот что, орлы, давайте так: обыскной ордер я вам обеспечу; вы покамест время не теряйте, сбегайте, познакомьтесь с публикой из этого списка. С кого начнётё — выбирать вам.

— Полагаю, ваше высокоблагородие, начинать надо с биржевого маклера Бесценного, он лучше других мог быть осведомлён о денежных делах Соковникова, ну и, скажем, с купца Куликова. Последний был вроде бы хорошим другом покойного миллионщика, — поспешил ответить Иванов. — Чебышев, ежели он в столице, никуда от нас не денется. Сначала надо внести ясность в вопрос о том, какими деньгами располагал Соковников накануне смерти…

— Что ж, логично, возражений нет, — подытожил Путилин. — Действуйте. Часам к двум-трём пополудни подтягивайтесь сюда, думаю, ордер будет уже вас ждать, — с этим словами Путилин отпустил подчинённых.

Спускаясь по лестнице, сыскные агенты быстро распределили объекты работы; решили, что на Фондовую биржу отправится Иванов, а к купцу — Гаевский. С тем и разбежались: день обещал оказаться богатым на события, потому мешкать никак было нельзя.

В это же самое время Алексей Иванович Шумилов занимался делом, на первый взгляд связанным с исчезновением ценностей Николая Назаровича Соковникова весьма мало. С визитной карточкой молодого писателя Гаршина и его рекомендательным письмом он отправился на розыск Михаила Андреевича Сулины, работавшего в архиве Святейшего Синода.

Розыск неизвестного ему чиновника Шумилов решил начать по месту работу, благо день был рабочий, и ехать на квартиру Сулины большого смысла не имело. Величественное здание в самом начале Английской набережной Алексей знал великолепно, однако, по дороге туда случился инцидент, послуживший толчком для размышлений Шумилова в совершенно неожиданном направлении.

Сидя в открытой пролётке извозчика, выворачивавшего с Литейного на Невский проспект, Алексей увидел своего хорошего знакомого, можно даже сказать коллегу, как и он сам, работавшего в «Обществе взаимного поземельного кредита». Это был провинциал, попавший в столичную контору «Общества» по большой протекции и потому чрезвычайно дороживший местом. Звали его Владимир Никифорович Загайнов. Доброжелательный и общительный молодой человек, одногодка Шумилову, он вызывал к себе всеобщую приязнь, а незначительность занимаемой им должности избавляла Владимира от неприятной необходимости участвовать в какой-либо групповой борьбе, каковую почти всегда можно наблюдать в организациях, занятых разделом больших денег. Другими словами, Загайнова пока что все любили, и за два года жизни в столице он врагов нажить покуда не успел.

Встретившись глазами с Шумиловым, Владимир, стоявший на тротуаре подле афишной тумбы, принялся отчаянно жестикулировать, призывая остановиться. Алексей, решивший, что коллега хочет к нему подсесть, дабы вместе доехать к месту работы, обратился к вознице:

— Братец, прими-ка к панели, подсадим молодого человека.

Загайнов действительно живо запрыгнул в пролётку, на сиденье подле Шумилова, но огорошил того неожиданной фразой:

— На работу сегодня можно не являться, Алексей Иванович!

— Я вообще-то еду вовсе не на работу, — пояснил Шумилов. — У меня отпуск испрошен. Но подвезти вас могу, ежели по пути. Вам куда надо?

— До Мойки, угловое здание, где «Эльдорадо».

— Значит, по пути. Так что же случилось с нашим драгоценным «Обществом»?

— Вы не поверите, с самого утра ревизуют кассу и деньгохранилище. Соответственно, остановлены все операции! Господин Герсфельд лично утром сошёл в наш подвал и принял участие в ревизии.

Герсфельд являлся председателем Правления «Общества взаимного поземельного кредита», понятно, что для Загайнова это была персона прямо-таки недосягаемой величины.

— Гм, ничего удивительного, таков порядок, — ответил Шумилов, — ревизия проводится под личным контролем кого-то из членов Правления «Общества». Наш уважаемый Председатель не счёл возможным передоверить эту важную миссию. А что за причина, почему это вдруг в рабочий день принялись за ревизию? Обычно же это делают в выходные дни, чтобы не останавливать платежи? Тем более, что план приёма-выдачи денег расписывают чуть ли не на месяц вперёд…

— То-то и оно, Алексей Иванович, — Загайнов даже руки потёр от возбуждения. — То-то и оно! Говорят… — голос рассказчика понизился до тревожного шёпота, — говорят, что повторяется «дело Юханцева»… Так-то! Только тс-с-с… — и Загайнов приложил указательный палец к губам.

Всего пару лет назад кассир «Общества взаимного поземельного кредита» Константин Юханцев сделал прямо-таки скандальное признание о произведённых им на протяжении нескольких лет хищениях ценных бумаг, хранившихся в деньгохранилище «Общества» в качестве уставного капитала. Сумма украденных им денег потрясала воображение: он похитил и растратил за четыре с небольшим года более двух миллионов рублей. Юханцев, поначалу работавший вполне честно, как только убедился в формальности проводимых ревизий, принялся воровать казначейские облигации, десятки тысяч которых хранились в запечатанных пачках на полках деньгохранилища. Вытащив из пачки несколько облигаций, он запечатывал её своими печатями и откладывал в сторону, дабы спустя некоторое время восполнить недостачу. Поначалу он старался поддерживать баланс, то есть возвращал облигации ко времени окончания купонного периода, дабы должным образом приходовать купонный доход. Но поскольку на протяжении ряда лет никто из ревизиров не обращал внимание на то, что пачки с облигациями опечатаны вовсе не теми печатями, какими следовало, и никто никогда не проверял точность приходования дохода по купонам, он осмелел до такой степени, что принялся, как впоследствии сам признался, «воровать без возврата»!