Алексей Ракитин - Скопец

Сыщики опять переглянулись, точно мысленно обменялись мнениями.

— И то правда, Алексей Иванович! — согласился Гаевский. — Дельная мысль. Надо будет непременно сбегать на квартиру к Селивёрстову, ключик поискать! После нашего обыска Селивёрстов должен расслабиться, бдительность утратить, глядишь при нашем повторном появлении как-то себя и выдаст.

Заканчивали обед в прекрасном настроении, расположенные друг к другу. Все трое были примерно одинакового возраста, вдобавок сейчас присутствовавших объединила общность задачи и совпадающие взгляды на дальнейших ход расследования. Шумилов оставил сыщикам свой домашний адрес, а также и координаты места службы — безо всякой задней мысли, так, на всякий случай, если вдруг для чего-то срочно понадобится.

Выйдя из «Мандарина», троица на минуту остановилась, пожимая руки и расшаркиваясь. Затем Алексей направился на службу, а Агафон и Владислав задержались, решая, куда и как им двигаться.

Банковская контора братьев Глейзерсов действительно оказалась закрыта. Никаких признаков жизни в ответ на настойчивый звонок в дверь. Тогда Иванов, выждав минуту, принялся колотить своим пудовым кулаком в дверь, отчего поднялся грохот, который слышала вся улица. Гаевский тем временем, став на тротуаре, внимательно наблюдал за окнами — с площадки перед дверью он не мог бы видеть, что за ними происходит. Заметив в глубине одной из комнат движение, Владислав сообщил об этом Агафону. Тот усилил удары и принялся громко требовать: «Открывайте немедля, полиция!».

Дверь распахнулась. На пороге стоял пожилой плешивый еврей, в старой цигейковой телогрее, мятой фланелевой рубахе. Вид он имел «неприсутственный», домашний: остатки волос всклокочены, взгляд рыбьих, навыкате глаз — сонный.

— Здравствуйте, — формально поприветствовал его Иванов. — Что так долго не открывали, господин хороший?

— Извините, спал, — недружелюбно отозвался мужчина в цигейке; взгляд его перебегал с одной фигуры в штатском на другую, причём на квартального и его помощника в полицейской форме он даже не посмотрел, сразу понял, кто тут главный.

Агафон сразу понял, что открывший дверь человек ему соврал: по жирным губам и легко уловимому запаху чеснока несложно было догадаться, что на самом деле тот трапезничал, а вовсе не спал.

— Мы из Сыскной полиции, — отрекомендовался Иванов. — Представьтесь!

— Я — Наум Карлович Глейзерс…

— … один из владельцев этой банковской конторы? — уточнил Иванов.

— Именно так. Держу контору на паях с братом.

— У нас имеется к вам дело.

— Но сегодня контора закрыта.

Гаевский, стоявший на тротуаре перед крылечком, при этих словах фыркнул и вмешался в разговор:

— Вы не поняли! Мы не торговать к вам пришли, а вопросы задать и ответы ваши послушать!

— Пожалуйста, заходите, — еврей сдался, подвинулся в сторону, освобождая проход, и торопливо заговорил, — у нас разрешение от градоначальства должным образом оформлено, все бумаги в полном порядке!

— Кто б в этом сомневался! — усмехнулся Гаевский.

Пройдя в двери, четверо полицейских остановились в коридоре, который Наум Глейзерс как бы загородил своим телом. Видимо, он не мог догадаться, в какую сторону решат направиться незваные посетители — в жилые комнаты или в контору — и потому решил на всякий случай не пустить их далее.

— Послушайте, господин Глейзерс, — начал Иванов, — меня зовут Агафон Порфирьевич Иванов, моего коллегу, — последовал жест в сторону Гаевского, — Владислав Андреевич Гаевский, мы состоим в штате столичной Сыскной полиции в должностях надзирателей за производством дел. Сопровождающих нас полицейских вы, полагаю, знаете в лицо — это ваш квартальный надзиратель и его помощник…

— Да-с, этих господ я знаю, — кивнул Глейзерс. — Что вас привело ко мне в нерабочий день?

— Мы хотели бы узнать, продавали ли вы эти казначейские облигации, — Иванов извлёк четыре ценные бумаги, полученные от Шумилова.

— Может, продавал, может, и нет… Облигации выполнены типографским способом и никаких отличительных особенностей не имеют… — неожиданно заюлил Глейзерс. — А позвольте узнать, чем вызван ваш интерес?

— Не позволю, — неприязненно отрезал Иванов. — Я повторяю свой вопрос: вы продавали эти облигации?

— Ну… так вот по виду, я их не узнаю…

— Я не спрашиваю, узнаёте вы их или нет! Я спрашиваю, проводилась ли в вашей конторе сделка по их продаже?

— Да что ж… вот так прямо… вы меня… в тупик прямо… как же можно знать… — промямлил Глейзерс и умолк, точно впал в ступор.

Агафон смотрел на банкира неприязненно. Убедившись, что тот умолк, так и не ответив на вопрос, раздельно проговорил:

— Вы хотите сказать, господин Глейзерс, что в вашем учреждении отсутствует надлежащий контроль за производимыми операциями?

— Отчего же, отчего же, должный контроль… имеется, конечно.

— У вас, что же, нет журнала для отражения текущих операций, как того требует инструкция Государственного банка?

— Что вы, что вы, господин полицейский… в чём это вы меня подозреваете… — затрепетал банкир. — Вся документация ведётся у нас с братом должным образом!

— Ну так справьтесь по журналу! — рявкнул Агафон, сверкнув глазами; он был готов выругаться, но усилием воли сдержал себя.

— Сей момент, господин Иванов, не надо так волноваться, сейчас я сверюсь…

— А я и не волнуюсь! Волноваться сейчас будете вы, господин Глейзерс! — не понижая голоса, давил на банкира сыщик.

Наум Карлович двинулся по коридору в сторону кассового зала, Иванов сделал шаг за ним. Глейзерс тут же остановил его рукою:

— Подождите меня здесь!

— Нет уж, господин банкир, вместе пройдём! Или вы думаете, будто я отдам вам в руки эти облигации, и вы с ними пойдёте в другую комнату?

— Ну, ладно, коли так, следуйте тогда со мною, — Глейзерс как будто бы даже растерялся от такого хода мыслей сыщика. — В чём вы меня подозреваете? Я по вашему их разорву, что ли? Сожгу? Съем?

— Подмените, — мрачно отрезал Иванов.

Полицейские прошли в большую комнату о трёх окнах, служившую кассовым залом; Наум Карлович, открыв один из письменных столов, извлёк из него толстенную — страниц на тысячу — амбарную книгу с прошитыми контрольной нитью листами, с грохотом бросил её на стол и уселся подле на стул.

— Извольте назвать номер какой-либо из ваших облигаций, — провозгласил он важно, открывая книгу.

— Ну, скажем, пятьдесят четыре-три пятёрки, — ответил Иванов.

Глейзерс принялся листать гроссбух. Не прошло минуты, как он возвестил:

— Вот-с, вижу, что четыре облигации, как раз одна из них с тем номером, каковой вами назван, были проданы не далее как вчера моим работником Леонидом Майором.