Алексей Ракитин - Скопец

Как раз подошедший метрдотель, услыхав слово «змея», живо откликнулся и на ломаном русском языке, впрочем, достаточно правильном грамматически, кивая и кланяясь, принялся пространно объяснять, что у них действительно есть блюда, приготовленные из змей. По его мнению сей деликатес увеличивал мужскую силу. Змеиную кровь, согласно его рассказу, надлежало пить в сыром виде сразу, как только змее отрубается голова, а мясо можно жарить разными способами. А ещё из змей, если точнее — из кобр (при этом толстый китаец руками изобразил вокруг своей головы и шеи как выглядит раздувшая свой «воротник» кобра) — в Китае готовят особенное белое вино. Убедившись, что своим рассказом он заинтриговал слушателей, метрдотель обернулся к стоявшему у скрытой двери официанту и проговорил ему тарабарское, щелкнув пальцами. Через полминуты перед сыщиками предстала стеклянная зеленоватая бутылка с раздутыми боками и узким горлышком, внутри которой, погруженная в желтоватую жидкость, находилась кобра. Она как бы стояла вертикально, опираясь на хвост, скрученный кольцами на дне бутылки, при этом голова ее подпирала «плечики» бутыли, над которыми начиналось узкое горлышко сосуда. Змеиные глаза оказались открыты, «воротник» раздут, в хищно разинутой пасти она держала крохотную змейку.

Иванов взял бутылку в руки и, не скрывая удивления, уставился в глаза агрессивной твари:

— И кто ж тебя так, милая, уделал? Даже пожрать перед смертью не дали, вот изверги!

Шумилов при виде любопытной бутылки оживился:

— Предлагаю вопрос для нашей доблестной сыскной полиции, отличающейся, как известно, находчивостью и умением думать быстро: как в эту бутылку с узким горлышком попала сия змея? Как видите, горлышко много уже головы и тем более раздутого «воротника» красавицы…

Гаевский, приняв бутылку из рук Иванова, с улыбкой ответил:

— Загадка ваша, Алексей Иванович, не столь сложна, чтобы поставить в тупик такого титана мысли, как Агафон Порфирьевич Иванов. Я без труда могу предположить, каким именно окажется его ответ: змея росла в бутылке, это был её домик, нора, гнездо — не знаю, где там живут змеи — пока коварный Туи, или как там его! не залил её цинично водкой, да ещё в самый интимный момент — когда голуба наша трапезничала.

— Так что она ещё и непотрошёной осталась! — заметил Иванов. — Вот же гадость!

Этого Агафон уже никак не мог вынести; он сделал выразительный взмах кистью руки, показавший его презрительно-гадливое отношение к товару, и демонстративно повернулся к стене. Гаевский же, дабы смягчить невежливость коллеги, вернул бутыль китайцу, уважительно поцокав языком и округлив глаза, дескать, увидел настоящее чудо.

Когда первый голод оказался утолён, заговорили о деле. Шумилов рассказал о свободной торговле казначейскими облигациями, которая ведётся банковской конторой братьев Глейзерс со значительным дисконтом, то есть ниже той цены, с которой эти бумаги выставляются на продажу в других банках.

— Глейзерсы торгуют облигациями тысяча восемьсот семьдесят пятого года выпуска, причём теми же самыми, что находились во владении у Николая Назаровича Соковникова, — убеждённо проговорил Шумилов и выложил на столик перед собою конверт с четырьмя ценными бумагами, приобретёнными госпожой Раухвельд. — Вот-с, полюбуйтесь господа, по моей просьбе одно лицо купило четыре штуки. Я проверил номера этих облигаций и установил, что все они принадлежали Соковникову. Отсюда вопрос, рассчитанный на находчивость уважаемых господ сыщиков: почему облигации Соковникова вдруг оказываются в какой-то малоизвестной банковской конторе, где продаются по заниженной цене?

Иванов и Гаевский слушали Шумилова со всё возраставшим вниманием. Когда на столе появились ценные бумаги, сыщики взялись их рассматривать, передавая друг другу.

— Секундочку, Алексей Иванович, сначала ответьте-ка сами на вопрос, — подал голос Агафон, — насколько достоверно утверждение, будто именно эти облигации хранились у покойного скопца? Не выдаёте ли вы желаемое за действительное?

Шумилов рассказал о посещении государственной комиссии по управлению долгами и своём общении с её руководителем.

— В этой комиссии есть списки крупных держателей облигаций разных выпусков. Эти списки составляются на основании сведений, получаемых со всей Империи, при получении купонного дохода. Так вот, по всем четырем облигациям, которые вы сейчас держите в руках, купонные доходы прежде получал Николай Назарович Соковников, — ответил Шумилов.

— Ну, что такого? — задумчиво пробормотал Гаевский. — Ну, попало в руки жидовских банкиров несколько штук облигаций… сие покуда ничего не значит!

— Облигаций у Глейзерсов очень много — более девятисот штук, во-о-от такая пачка, — Шумилов раздвинул пальцы, демонстрируя толщину стопы, увиденной в доме на Полтавской. — Все они одной серии, номера идут последовательно.

— Вы хотите сказать, что видели эту пачку? — с сомнением в голосе уточнил Гаевский.

— Именно! Собственными глазами.

— Извините, не могу поверить, — усмехнулся Владислав. — Я не могу представить себе банкира, который вытащил бы из своего несгораемого шкафа подобную пачку и показал бы её клиенту. Это против всех правил! Он, часом, слитки золота вам не демонстрировал? Или, может, палладиевые монеты из уставного капитала?

— Нет, ни николаевские палладиевые монеты, ни золото в слитках братья Глейзерс мне не демонстрировали. Но вот пачку облигаций на девятьсот с лишним штук одной серии я видел своими глазами.

— Но как же вы уговорили их вам показать? — не унимался Гаевский.

Шумилов рассказал о маленьком представлении с участием госпожи Раухвельд, в котором он принял участие. Сыщики выслушали его не перебивая.

— Что ж тут сказать? — вздохнул Иванов. — Хорошая работа, Алексей Иванович, я бы сказал, отличная, с выдумкой. Давайте обдумаем, что нам даёт это открытие…

— Мы не сомневались в факте кражи, — заговорил Гаевский. — Теперь у нас есть кое-что из краденого, по крайней мере, что-то мне подсказывает, что именно так и есть. Я так понимаю происшедшее: вор продал конторе Глейзерсов похищенные облигации за полстоимости или даже за треть номинала и получил наличные деньги, пусть в половинном размере или даже меньше, но зато всё и сразу. Понятно, что банкирам это тоже чрезвычайно выгодно, потому как Глейзерсы могут неспешно перепродавать облигации, постепенно выставляя на торги по ценам гораздо более высоким, чем покупочная. Даже то, что они продают их с дисконтом, всё равно гарантирует им колоссальный доход. Глейзерсы хорошенько наживутся на разнице цен.

— Мог эти облигации продать сам Соковников? — размышляя вслух, спросил Иванов. — Что-то маловероятно…