Алексей Ракитин - Скопец

Вплоть до самого Староневского они продолжали придерживаться выбранных ролей — Алексей Иванович держал над головою Марты Иоганновны открытый зонт, а сам вышагивал сзади, поотстав на полшага. Но поймав на проспекте извозчика, они с комедией покончили: Шумилов сложил зонт и сел подле госпожи Раухвельд.

— Что скажете, Алексей Иванович? — осведомилась Марта Иоганновна. — Как удался наш цирк? Довольны ли результатом?

— Более чем доволен, — сознался Шумилов, — Я ваш должник, и с меня к сегодняшнему ужину бутылка лучшего шампанского.

— Полноте, Алексей Иванович, давайте иначе договоримся: когда закончите дело, вы мне обо всём расскажете. Должна же я знать, в чём именно принимала участие, стоически изображая самодовольную барыню!

— Договорились, — легко согласился Шумилов. — Я бы вам и так рассказал о своём расследовании. Что же касается сегодняшнего посещения банковской конторы, то скажу честно, результат превзошёл мои ожидания. Я и не смел подумать о том, чтобы увидеть всю стопу торгуемых облигаций. Хотел составить представление об их количестве по косвенным, так сказать, признакам. А когда молодой Мейер бухнул на стол эту пачку, я просто глазам своим не поверил.

— Видите, что делает с человеком грубая лесть! — со смехом заметила госпожа Раухвельд. — Я подчеркнула достоинства еврейской нации, чем чрезвычайно польстила самолюбию банковского клерка. Он в ответ расстарался как мог. Даже очень умные люди порой отчаянно глупеют, заслышав похвалу в свой адрес. Опять же, в действиях Лейбы Соломоновича не обошлось без толики снобизма. Кем, кстати, вы меня отрекомендовали привратнику?

— Как мы и договаривались загодя: вы — баронесса, сестра посланника в Вене, а ныне товарища министра.

— Вот видите, сестре товарища министра — пусть даже неизвестно какого! — возражать весьма проблематично. Особенно когда она так третирует слугу! Вот вам пословица: бей своих — чужие бояться будут. Если я так третирую слугу, так что же я сделаю с совершенно посторонним человеком? — спрашивает себя каждый.

— Да уж, — засмеялся Шумилов, вспоминая, как Марта Иоганновна выговаривала ему: «Петруша — ты пентюх… Петруша — ты увалень… Петруша, учиться надо… Что, так и будем сидеть?»… — Замечательно, всё у вас получилось в высшей степени натурально. У вас большой сценический дар.

— Ладно-ладно, не подхалимствуйте! Вы, Алексей Иванович, лучше вот что скажите: это те самые облигации, поиском которых вы заняты, или нет?

— А вот это, Марта Иоганновна, я надеюсь установить уже завтра.

Государственная комиссия погашения долгов занимала здание на пересечении Казанской улицы и Демидова переулка. Дом этот, хотя и выглядел внушительно, с самого момента своей постройки в эпоху Государя Николая Павловича серьёзного фасадного ремонта не имел, а поэтому штукатурка кое-где пошла сетью заметных трещин, лепные украшения покрылись толстым слоем серой многолетней пыли, краска выцвела. Внутри, однако, интерьер особняка носил следы совсем недавнего ремонта: тут явственно ощущался запах свежей штукатурки, бросались в глаза девственно чистые откосы окон, точно выведенные углы, сияющая белизной лепнина на потолке — одним словом, всё свидетельствовало о масштабных отделочных работах.

Шумилов, зайдя в здание со стороны подъезда на Казанской, обратился к старшему швейцару, назвав себя и изложив цель посещения. Узнав, что посетитель разыскивает господина Управляющего Комиссией и притом явился по предварительной договорённости, швейцар поручил помощнику сопроводить визитёра в приёмную.

Алексей Иванович оставил в гардеробе своё летнее пальто и, преодолев гулкий вестибюль, выложенный массивными гранитными блоками, поднялся вслед за помощником швейцара по мраморной лестнице. Второй этаж, насколько смог разглядеть Шумилов, оказался забран роскошными дубовыми панелями с резными барельефами; рядом с лестничными маршами оказались высокие застеклённые двустворчатые двери. Роскошные латунные ручки, гравированные на стекле узоры, сами дверные полотна, рельефные, вычурной формы — все детали интерьера можно было с полным основанием считать эталоном солидности и подлинной респектабельности. В этом месте управляли долгами крупнейшей державы, построенной когда-либо человечеством, а потому богатство убранства этого учреждения являлось отнюдь не прихотью отдельного человека, а превращалось в элемент большой политики. Шумилов немного даже заробел, обстановка в помещениях самого Министерства финансов выглядела намного скромнее.

Пройдя через застеклённые двери, Шумилов оказался в приёмной Управляющего Комиссии, где отрекомендовался секретарю, упомянув при этом Аркадия Артуровича Линдварка. Секретарь, услыхав, видимо, знакомую фамилию, понимающе закивал и тут же отправился на доклад в кабинет Семёнова. Вернувшись, пообещал, что «Пётр Григорьевич скоро вас примут» и предложил подождать.

К одиннадцати часам время утренних докладов, видимо, закончилось, поэтому приёмная оказалась пуста. Шумилов расположился на кожаном диване подле роскошной пальмы и приготовился к неопределенному по времени ожиданию, но Управляющий оказался хозяином своего слова и в самом деле принял его очень скоро — Алексей Иванович едва ли прождал и пять минут, как секретарь предложил ему пройти, предупредив, что в его распоряжении десять минут.

Пётр Григорьевич Семёнов оказался дородным господином, из категории тех любителей гастрономических изысков, чьи наклонности с головою выдаёт фигура — массивные плечи, тучный торс, гладкое, почти без морщин лицо, очень свежее для пятидесятилетнего мужчины и даже румяное. Одет он оказался в прекрасно сидевший на его крупном теле костюм «с иголочки»; крупный бриллиант в галстучной булавке переливался мириадами огней даже при незначительном его движении.

Как и многие из людей, сосредоточивших все свои жизненные усилия в направлении карьерного роста, Пётр Григорьевич, видимо, являлся снобом. Во всяком случае Шумилов почувствовал, как важный чиновник самым взыскательным образом оглядел его, даже не попытавшись как-то скрыть подобный осмотр. Дорогой костюм от «Корпуса» и лаковые английские туфли, купленные Шумиловым в известном магазине модных товаров Лерхе на Невском, в доме N 66, за которые Алексей отвалил пятнадцать рублей, видимо, удовлетворили Семёнова. Вручать ему письмо от Линдварка не пришлось, Председатель Комиссии сразу начал с того, что рассказал о своём давешнем общении с ним в клубе и поинтересовался, что же привело сюда Шумилова?

Алексей Иванович именно с этого и намеревался начинать разговор, так что вопрос Семёнова не застал его врасплох.