Жорж Сименон - Мегрэ в кабаре «Пикрат»

— А другая возможность? — шеф уже все понял.

— Вы прекрасно знаете, что нельзя доверять, подозревая. Филип до сих пор молчит, но это не значит, что он будет молчать до конца. И Оскар это прекрасно понял.

— И захочет его ликвидировать.

— Конечно. Но я не хотел принимать эту версию без согласования с вами.

— А вы можете предотвратить это убийство?

— Постараемся использовать все возможности. Бонвуазен не убивает из револьвера. От него много шума, а Оскар этого не любит.

— Когда вы собираетесь освободить свидетеля?

— Как стемнеет. Тогда проще будет его охранять. Я пошлю за ним столько моих людей, сколько нужно. Ну, а если не получится, то я уже себя убедил, что это будет невеликая потеря для человечества.

— Но я все равно не хотел бы…

— Я тоже, — согласился Мегрэ.

Оба помолчали. Наконец, шеф сказал:

— Это ваше дело, Мегрэ. Желаю успеха.

— Патрон, вы были правы! — вскричал Лапуэнт.

— Я слушаю.

Молодой инспектор был так счастлив своим немаловажным вкладом в расследование, что даже забыл о смерти Арлетты.

— Посмотрите, что я узнал. Бонвуазен родился в Мон-Доре, где его отец был швейцаром, а мать — уборщицей в гостинице. Он начинал свою трудовую карьеру посыльным. Потом неожиданно уехал и вернулся только через десять лет. Купил себе домик. Но не в Мон-Доре, а рядом, в Ла Бурбуль.

— Он проживает там постоянно?

— Нет, только летом. Зимой приезжает на несколько дней.

— Женат?

— Холост. Мать еще жива.

— Сторожит Дом сына?

— Нет, у нее маленькая квартирка в самом городке. Оскар ее содержит. Люди считают, что он зарабатывает много денег и добился высокого поста в Париже.

— Словесный портрет?

— Совпадает.

— Хочешь, я поручу тебе важную операцию?

— Вы же прекрасно знаете, что хочу.

— Даже если она будет опасной и ответственной?

Любовь Лапуэнта к Арлетте снова ожила, и он почти закричал:

— Мне все равно, пусть меня убьют!

— Ладно, не в этом дело. Нужно помешать очередному убийству. Для этого ты не должен походить на инспектора полиции.

— А вы думаете, я похож?

— Иди в магазин подержанных вещей. Купи там себе одежду, какую обыкновенно носят безработные, из той породы, кто не очень-то стремится получить новую. Надень кепку вместо шляпы, только не перестарайся.

В это время заглянул Жанвье, и Мегрэ дал ему аналогичное задание:

— Пусть прохожие принимают тебя за клерка, который возвращается с работы.

Комиссар вызвал еще двух инспекторов, кого не видел Филип в коридорах и кабинетах Уголовной полиции, собрал всю четверку в своем кабинете перед планом Монмартра и объяснил каждому его роль.

День клонился к закату. На бульваре Сен-Мишель уже зажгли фонари. Мегрэ сомневался, должны ли они ждать до ночи. Ведь когда на улицах будет совсем безлюдно, им будет гораздо труднее следить за осторожным и хитрым Бонвуазеном.

— Торранс, зайди ко мне на минутку.

Тот почти не владел собой:

— Я уже сыт по горло, патрон. Меня просто выворачивает наизнанку от этой мрази. Пусть теперь с ним поработают ребята с более луженым желудком, чем у меня.

— Сворачивайся через пять минут.

— Мы его отпустим?

— Не раньше, чем выйдет вечерний выпуск газет.

— Что общего с этим типом имеют вечерние выпуски газет?

— Они сообщат, что Филипа Мортемара допрашивали много часов, но безрезультатно.

— Понял.

— Поработай с ним еще немного, а потом нахлобучь на него шляпу и выбрось за дверь, предупреди только напоследок, чтобы он не вздумал творить глупости.

— Отдать ему шприц?

Торранс посмотрел на великолепную четверку инспекторов, которые выстроились перед комиссаром.

— Для этого вы и переоделись? Понятно!

Один из инспекторов отправился за такси, чтобы засесть в нем неподалеку от входа в здание полиции. Другие заняли заранее расписанные позиции.

Мегрэ еще должен был связаться с бригадой по борьбе с наркоманией и с комиссаром с Ла Рошфуко.

Около двери каморки, где велся допрос, он задержался, прислушался. Трубный голос Торранса обрушивался на Филипа:

— Даже в перчатках, я побрезговал бы к тебе прикоснуться, понял? Вдруг ты еще вздумаешь кончить у меня на глазах! А сейчас мы будем дезинфицировать кабинет. Забирай свои манатки и уматывай отсюда, паскудник этакий!

— Не трогайте меня!

— Я тебя и пальцем не коснулся, поганец.

— Но вы на меня кричите…

— Исчезни!

— Иду… Иду… Спасибо…

Открылись и закрылись какие-то двери. Коридоры управления постепенно опустели, лишь несколько человек терпеливо дожидались кого-то в слабо освещенном вестибюле.

Силуэт Филипа был хорошо виден в длинном задымленном коридоре: он походил в этот момент на муху, которая случайно залетев в комнату, ищет форточку, чтобы вновь обрести свободу.

Мегрэ наблюдал за ним через приоткрытые двери. Дождался, пока тот, наконец, спустится по ступенькам.

Комиссар отчетливо различал биение собственного сердца. Он поплотнее притворил дверь и отправился к Торрансу, который постепенно приходил в себя, подобно актеру, вернувшемуся со сцены в гримуборную. Он сразу заметил, что комиссар чем-то озабочен и неспокоен.

— Патрон, вы думаете, он его прикончит?

— Думаю, что попробует. Искренне надеюсь, что у него ничего не выйдет.

— Наверное, Филип сразу же помчится туда, где рассчитывает найти морфий.

— Наверное.

— Вы знаете, куда?

— К Блошу.

— И он ему даст?

— Я категорически запретил ему делать это. Надеюсь, он не осмелится ослушаться.

— Так значит…

— Не знаю. Сейчас я отправляюсь на Монмартр. Наши знают, где меня искать. Ты пока оставайся здесь. Если произойдет что-либо непредвиденное, звони в «Пикрат».

— Я сегодня уже обалдел от бутербродов, при таком режиме работы немудрено заработать и язву желудка. Но ладно. Это все-таки лучше, чем возиться с педиком.

Мегрэ надел пальто и шляпу, захватил со стола две остывшие трубки и спрятал их во внутренний карман пальто.

Прежде чем поймать такси, чтобы отправиться на улицу Пигаль, Мегрэ заглянул в пивную «Дофин», где выпил рюмку коньяку. Головная боль прошла, но он чувствовал, что сегодня заработает себе новое похмелье.

В витрине уже не было фотографий Арлетты. На их месте висели фотографии другой девушки, старающейся повторить тот же номер. Похоже, что на ней было то же платье, в котором выступала Арлетта. Бетти оказалась права, когда говорила, что это нелегкое занятие. Это была молоденькая и пухленькая девушка, наверняка, красивее в жизни, чем на фотографии, в застывшем движении обнажения, вульгарная и бесстыдная. Как на порнографических открытках или ремесленных наглых ню, которые обычно подмигивают со стенок ярмарочных балаганов.