Жорж Сименон - Правда о Бебе Донж

Если говорили:

— Я встретил вчера Жанну у модистки.

Эти слова произносили как-то естественно. То есть просто встретили Жанну Донж, маленькую, подвижную женщину, толстушку, которая всегда в движении, жену Феликса Донжа. Так получилось потому что две сестры вышли замуж за двух братьев.

— Я вчера видела Жанну.

И это не было событием. А, если наоборот, говорили:

— Я ходил в Шатеньрэ и видел Бебе Донж.

И обязательно добавляли:

— Какая восхитительная женщина!

Или еще:

— Она сегодня еще более соблазнительна, чем обычно…

Или:

— Нет никого, кто бы одевался, как она.

Бебе Донж! Просто картина! Невесомое существо, неземное, вышедшее из сборника стихов.

Бебе Донж в тюрьме?

Франсуа снова сел в автомобиль, хотел было остановиться у Центрального кафе, чтобы выпить аперитив, но решил этого не делать, из боязни опоздать с доставкой шампиньонов.

На косогоре он обогнал машину своего брата. Феликс сидел за рулем. Их огромная и достойная теща, мадам Д’Онневиль (ее покойный супруг, до их свадьбы, писал свою фамилию «Донневиль») сидела рядом, одетая как всегда в воздушную, легкую одежду. Сзади разместилась Жанна с двумя детьми. Бертран, которому было десять лет, наклонился к окну и помахал дяде рукой.

Оба автомобиля, один за другим, подъехали к воротам Шатеньрэ. Мадам Д’Онневиль заметила:

— Не вижу необходимости в том, чтобы нас нужно было обгонять.

Затем, без перехода от одной мысли к другой, взглянув на открытые окна дома:

— Бебе встала?

Бебе Донж ждали добрых полчаса. Как обычно, она провела два часа за туалетом.

— Здравствуй, мама… Здравствуй, Жанна… Здравствуй, Феликс… Ты что-нибудь забыл, Франсуа?

— Шампиньоны…

— Надеюсь, завтрак готов? Марта! Вы накрыли на террасе? Куда пошел Жак? Марта! Где Жак?

Я его не видела, мадам.

— Он должен быть на ручье. — вмешался Франсуа. — Сегодня утром он поймал рыбу и был как сумасшедший.

Если он промочит ноги, то заболеет на пару недель.

Вот и мосье Жак возвращается. Мадам, все готово.

Было жарко. Солнце немного напоминало сироп, в траве трещали кузнечики.

О чем говорили за столом? Во всяком случае о докторе Жалиберте, который строил новую клинику. И очевидно, именно мадам д’Онневиль говорила о докторе Жалиберте, при этом не упустив случая бросить взгляд на Бебе Донж и Франсуа.

Еще немного и она сказала бы своей дочери:

— А ты еще не знаешь о своем муже и прекрасной мадам Жалиберт. Некоторые даже говорят, что сам Жалиберт знает об этом и закрывает на это глаза.

Но, как всегда, Бебе Донж не вздрогнула при имени Жалиберта. Деликатно ела, отставив мизинец. Слушала ли она? Думала ли о чем-то? Все, что она произнесла за обедом, это:

— Ешь аккуратно, Жак.

Итак, было два брата и две сестры, которых судьбы свела в две семьи. В городе просто говорили:

— Братья Донж.

И было неважно, кого из двух братьев видели, с кем из них двоих общались. Франсуа и Феликс были похожи как близнецы, хотя между ними было три года разницы. У Феликса, как и у брата, был знаменитый нос семьи Донж. Тот же рост и тоже телосложение. Они могли меняться костюмами и одевались одинаково, почти всегда в серые тона.

Им не было надобности говорить что-то друг другу: чувствовалось, что всю неделю они жили вместе; у них был один бизнес, в одних и тех же мастерских, одних и тех же бюро, виделись с одними и теми же людьми и у них были одни и те же заботы.

Может Феликс обладал более мягким характером, чем Франсуа был шефом и это проявлялось в малейших деталях.

Итак, именно Феликс женился на подвижной Жанне, которая уже между двумя блюдами, невзирая на укоризненный взгляд своей матери, закурила сигарету.

— Хороший пример ты подаешь детям.

— Если ты думаешь, что Бертран не курит тайком! Позавчера я застала его, он воровал сигареты из моей сумки.

— Но ведь если бы я попросил, ты бы их мне не дала.

— Ну, слышишь?

Мадам д’Онневиль могла только вздохнуть. У неё не было ничего общего с этими братьями Донж. Большую часть жизни она провела в Константинополе, где ее муж был директором доков. Там она жила среди избранного общества, дипломатов и важных заезжих особ. Поэтому и в это воскресенье она была одета так, словно собиралась завтракать в каком-нибудь посольстве.

— Марта! Кофе и ликеры подадите в сад.

— Можно поиграть в теннис? — спросил Бертран. — Сыграем, Жак.

— Позже, когда пища переварится. Прогуляйтесь сначала… А впрочем, слишком жарко…

Плетеные кресла стояли в тени большого оранжевого зонта. Выложенная кирпичом аллея, от этого казалось красной. Жанна выбрала себе шезлонг и вытянулась во всю длину, закурила новую сигарету, выпуская клубы дыма к небу, которое казалось фиолетовым.

— Ты мне подашь терновой настойки, Феликс?

Для нее, воскресенья в Шатеньрэ имели аромат терновой настойки, которой она после завтрака выпивала два или три стакана.

Бебе Донж разлила кофе в чашки и подала каждому.

— Кусочек сахара, мама? А тебе, Франсуа? Два? А тебе, Феликс?

Все это могло происходить в любое воскресенье. Вялое время. Летающие мухи. Лениво произносящиеся фразы. Мадам д’Онневиль, которая говорила бы о своей квартире.

— А где дети? Марта! Посмотрите, что делают дети.

Братья направились бы к теннисному корту и до конца полудня слышались бы сухие удары мячей о ракетки. Иногда из-за изгороди виднелись бы головы проезжающих велосипедистов, потому что пешеходов нельзя было увидеть, слышны были только их голоса.

Но на этот раз было не так. Не прошло и часа после того, как выпили кофе, когда Франсуа встал и направился к дому.

— Куда ты? — не поворачиваясь, спросила Бебе Донж.

— Я пойду.

По мере того как он удалялся, переходил на бег. Было слышно как хлопнула дверь, шум в ванной.

— Он страдает желудком? — поинтересовалась мадам д’Онневиль.

— Не знаю. Обычно он переваривает все.

— Через несколько минут он побледнел.

— Но ведь он ничего не ел неудобоваримого.

Пробежали дети. Несколько минут прошли в тишине, потом вдруг послышался голос Франсуа, который позвал из дома:

— Феликс!

И была в этом голосе такая странная звонкость, что Феликс поднялся прыжком и побежал в дом. Мадам д’Онневиль наблюдала за открытыми окнами.

— Интересно, что с ним.

— А что может быть? — прошептала Жанна, которая все ещё возлежала в шезлонге, углубившись в созерцание таявшего в синеве неба дыма от своей сигареты.

— Кажется, звонят по телефону.

Из дома доносились явные шумы. Набирали какой-то номер по телефону.

— Алло!. Мадемуазель, я знаю, что сегодня закрыто, но это срочно. Дайте мне, пожалуйста № 1 в Орне. Доктора Пино, да… Вы знаете, что он на рыбалке?. Позовите все же, пожалуйста… Алло!. Это доктор Пино? Да, это из Шатеньрэ. Вы говорите, что он вернулся? Пусть срочно едет сюда. Неважно! Да, это очень срочно… Нет, мадам… Пусть приезжает в чем есть.