Жорж Сименон - Правда о Бебе Донж

Франсуа открыл было рот, но не успел ничего сказать. Запрещающий жест руки с грязными ногтями, остановил его.

— Обдумаем все хладнокровно. Сейчас мы не занимаемся побудительными причинами. Но мы знаем, существовали эти причины и, какими бы они не были, три месяца назад, поскольку в тот момент моя клиентка, рискуя быть застигнутой врасплох, похитила из вашей лаборатории флакон с мышьяком. А все эти три месяца вы регулярно ездили в Шатеньрэ…

Это слово "Шатеньрэ" в устах мосье Бонифаса! Невозможно представить светлый и такой ухоженный дом!

… Вы там спали, ели, пили кофе. Вы часто собирались вместе с тещей, вашим братом и его женой, в том самом саду, где произошла драма… Значит, в течение этих трех месяцев были условия, которые мы называем благоприятными… Те же побудительные причины. Те же обстоятельства. Почему же моя клиентка так долго ждала? Позвольте мне сказать, мосье Донж! Мой долг рассмотреть все предположения и поверьте мне, если я говорю, что мосье Руа из всего делает свои выводы…

"У вашей жены при бракосочетании было приданое?"

— Нет. Это я, который…

— У вашей свояченицы, которая в то же время вышла замуж, было приданое?

— У моего брата такие же принципы.

— Нет, мосье Донж! Я прошу меня извинить, что должен с профессиональной точки зрения вмешаться в это, но здесь и не видно никаких чувств. Барышни д’Онневиль, ни одна, ни другая, не могли дать вам приданое по той причине, что их мать осталась почти без доходов. Если бы не некоторые политические события, у мадам д’Онневиль все было бы по-иному. Но, к ее несчастью, в Турции многое изменилось после ее возвращения во Францию. Акции, оставленные мужем, сегодня почти обесценились. До такой степени, что ей сразу же пришлось заложить свой дом в Мофране.

Франсуа вдруг подумал о мухе, сражавшейся на черной поверхности воды. Но теперь он сравнивал ее не с Бебе, а с собой. Он взмок и у него было одно желание, попросить, чтобы открыли окно. Ему хотелось вдохнуть настоящего воздуха, увидеть обычных людей, идущих по улице, услышать другие голоса, вместо этого самодовольного голоса адвоката.

— В действительности, это вы и ваш брат уже в течение десяти лет содержите мадам д’Онневиль.

Он хотел завопить.

— Оставьте меня в покое с вашими домыслами! Это не имеет никакого отношения ни к Бебе, ни к нам, ни к Шатеньрэ.

Его пальцы дрожали. В горле пересохло. И когда он заметил, что мосье Бонифас закладывает в ноздри очередную партию табака, ему стало тошно.

— Видите ли, неважно какое дело, маленькое или большое, важное или не очень, оно должно быть рассмотрено во всех аспектах.

— Моя жена в деньгах не нуждалась.

— Да, вы ей давали столько, сколько она хотела. Но уверены ли вы, что ваше присутствие и сам факт вашего существования мешали ей использовать эти деньги так, как она хотела? Уверены ли вы в том, что она жила так, как хотела?

Мосье Бонифас почти улыбался. Ему не было никакого дела до людей: он видел только действия и их побудительную причину.

— Мадам д’Онневиль всегда была очень светской. И дочерей воспитывала также. Нотариусу она жаловалась на затхлую атмосферу нашего города. Туалеты вашей жены, я не скажу, что вызывали скандалы, но удивляли, точно также как и ее безразличие к нашему маленькому обществу. Вы ведь деловой человек, мосье Донж.

— Я могу вам подтвердить…

— Та-та-та-та-та-та-та-та…

Франсуа был поражен, насколько неожиданными были для него эти слоги, вышедшие из такого рта.

— R подобных случаях учитесь ничего не утверждать. Я установил…

Ему хотелось закричать:

— Вы ничего не установили!

— Я установил, что преступление, совершенное в каких-либо интересах нельзя отрицать заранее. Мы изучили цифры. Вернемся к фактам, только к фактам. В это воскресенье не произошло ничего ненормального, экстраординарного. Ваша жена не получила анонимного письма. И накануне вечером между вами не было никаких разногласий.

— Откуда вы знаете? — осмелился заметить он.

Рука адвоката так легла на досье, будто хотела его приласкать.

— Это все записано здесь. У нас есть официальное заявление моей клиентки. Также известно, что в это утро она до завтрака вас не видела. Из чего я делаю вывод, что в это воскресенье у нее было не больше причин отравить вас, чем в любой другой день.

Пойдем дальше.

Франсуа не мог больше сдерживаться и встал, но мосье Бонифас решительным жестом опять усадил его.

— Я еще услышу ваши замечания. Идем дальше. В это воскресенье было по меньшей мере трое свидетелей. И среди этих свидетелей был тот, кого ваша жена должна была бояться больше всех — ваш брат. О его привязанности к вам знали все.

"Ваша жена знает, что вы — химик, мосье Донж. А ваш брат не имеет дипломов, но, как и вы привык к ядам, с которыми на заводе вы имеете дело каждый день…"

"Итак, сразу невозможно установить смертельную дозу мышьяка, не вызывая симптомов, о которых знают многие…"

Он не улыбался но, пощипывая бороду, смотрел на своего собеседника с удовлетворением.

— Почему ваша жена, женщина умная, в этот день, именно в этот день всыпал, вам такую дозу? Сейчас я скажу вам. Предположим, если хотите, что скажет прокурор. В это воскресенье ваша жена совершила ошибку. До этого она добавляла в кофе маленькие дозы, способные потихоньку убивать вас, так сказать готовила почву. В ярко освещенном саду, в окружении нескольких людей ее рука стали менее уверенной и…

— Но клянусь вам, что все это…

Мосье Бонифас вздохнул:

— Прошу вас, мосье Донж! Мы рассматриваем только факты, ничего кроме фактов. И я развиваю логическую цепь предположений. Ведь судить не мне. Присяжные, в большинстве своем простые люди, которые будут знать о вас и о моей клиентке только то, что будет сказано в зале суда.

Тогда Франсуа сделал то же, что та муха на поверхности воды. Он замер. У него больше не было сил бороться. Продолжал ли он слушать? Слова мосье Бонифаса доносились как бы издалека, но очень четко.

— Следствие закончилось вчера. Утром дело будет отослано в прокуратуру. Это досье, увы! Не я так постановил, так решила ваша жена. Она не желала слушать мои советы.

"Может быть есть возможность провести защиту этого дела не привлекая третьих лиц? Имеются явные моменты для того, чтобы передать его в высшие инстанции".

Эти слова были сказаны быстро. Очевидно, мосье Бонифас отвергал всякое покушение на моральный дух. Его хромая дочь… Его невозможная служанка… Его грязные ногти и его кабинет, такой же мрачный, как лавка фармацевта, книги без обложек на стеллажах такого же черного цвета…

— Мосье Жиффр, следователь, у которого в наших местах это первое такое серьезное дело, допросы провел осторожно и проницательно, что делает ему честь. Если позволите, я зачитаю несколько ответов моей клиентки…