Юлия Михалева - Невидимые

На стенах висели картины, на маленьких постаментах стояли фарфоровые статуэтки. Горели электрические лампы.

— В лавку — направо. К самому — прямо, — сообщил человек, сидевший на кушетке у входа.

— Спасибо, — пробормотал Бирюлев и устремился вперед, к двери с витражным стеклом.

За нею шел оживленный разговор. Репортер помедлил, прислушиваясь.

— Мне когда еще Верка показала. Вот, говорит, смотри: на что похоже? Ну, а там штука такая — точно, как виселица. Так и отвечаю. А она мне: а кто на ней болтается? Ну, тать. — Точно: так и есть. Читается: "тэ", — поведал развязный голос.

— Твердо, что ли?

— Не знаю. Мы названия не учили. Или вот еще: стоит, руки в боки упер, весь нарядный и пока еще при деньгах. Кто таков? Фраер! Ну, точно — "фэ".

— Ферт, — смеялись в ответ.

— Так мы за месяц всю азбуку одолели.

Бирюлев постучал.

— Что-то новенькое. Никак, барышня какая заплутала? — удивился тот, кто хвастался своими познаниями. — Войдите!

Просторный кабинет с тремя высокими окнами. Нижняя часть правого разбита. У среднего спиной ко входу — девочка в голубом платье, с пышным бантом на светлых волосах.

На полу дорогой ковер. Слева — стена из книжных шкафов. Справа — ряд кресел. Скульптуры, картины, как и в коридоре. Посредине комнаты — вычурный, массивный письменный стол из красного дерева, с резными, украшенными позолотой ножками.

За ним — плотный человек в бежевом жилете и белой рубахе. Рядом, вольготно откинувшись — добрый городовой в гражданской одежде.

Мысль не успела оформиться.

— Вот это и есть твой дорогой Приглядчик, — объявил полицейский. — Здравствуйте снова, господин Бирюлев.

— Ну, раз так, то располагайтесь, — его собеседник указал широкой рукой на полукресло у стола.

Бирюлев прошел и сел.

— Выпьем? — предложил хозяин, и, не дожидаясь ответа, полез в стол. — Эээ… Пусто. Опять все растащили. Хотя, может, я и сам. Сеня!

На столе лежала свежая газета, рядом — визитная карточка Бирюлева. Как она могла здесь оказаться?

Вошел привратник.

— Будь любезен, принеси выпить.

Так это и есть — невидимые?

Обычный человек. Такого не заметишь в толпе, хотя и возникло смутное чувство, что репортер его прежде встречал. Лет тридцать пять — сорок. Лицо приятное. Аккуратные тонкие усы над пухлыми маленькими губами. Редкие светлые волосы завивались легкими кольцами.

— А ведь мы уже виделись. Однажды. У меня хорошая память, — он словно прочитал мысли. Широко улыбнулся. Ямка на бритом подбородке стала глубже, как и лучи морщин, что шли от лукавых голубых глаз. У него не было верхнего переднего зуба.

Хозяин красного дома не внушал страха. Более того, он располагал к себе.

— Ну-с, скажи-ка, Георгий, как ты нашел дорогу? Где мое слабое место? — спросил мягко, будто шутил.

— Мне сказали на берегу…

— Ну, конечно. Точно, — он принялся рассматривать холеные ногти.

— Непредвиденное обстоятельство, — уточнил городовой.

— Даа… Вот же Алекс… Ну, да ладно. Там я сам был виноват.

— И как только выбралась отсюда?

— Хороший вопрос. Но ничего. Это поправимо.

Привратник вернулся с двумя бутылками коньяка. Хозяин шепнул что-то ему на ухо. Разлил по трем стаканам, придвинул один Бирюлеву.

— За знакомство?

Чокнулся с обоими, глотнул. Крепкий напиток обжег горло. Репортер закашлялся.

— Прошу прощения, господин…?

— Василий Николаевич. Но ты можешь звать меня Легкий.

Он протянул руку.

— А это Соловей. Хотя вы ведь и без того знакомы.

— Но до сих пор не представлены. Свиридов, Михаил Петрович. Но — увы — не родственник вашему тестю, — Бирюлев пожал еще одну ладонь. Влажную.

— Ну что… Спасибо тебе, Приглядчик. Сказал бы, что за работу, но ведь ты сам, по доброте душевной. Ценю. Порадовал, брат — я все твою новую газету читаю и читаю. Да что уж там — и прежние тут у себя держу.

— Червинский много нам хлопот доставлял, — заметил полицейский.

— Да, я написал о нем, но ведь в статье ни слова… — захмелевший от коньяка Бирюлев отчаянно собирался с мыслями. — Редактор убрал фамилию.

— Негодник, — добродушно откликнулся Легкий.

— Ну, об этом не беспокойся. Все, кто нужно, поймут все и так. Так что, братец, ты и в самом деле уладил нашу проблему. С этим участком больше хлопот не будет.

— Разве Червинский не с вами?

— Он? — брови городового достигли едва ли не середины лба. — Что ты! Он — прямо заноза. Весь такой правильный и неподкупный — куда бы деться. С ним найти общий язык не вышло.

Как такое возможно?

— Да и старый тоже заломался. Нет бы ошибку признать и извиниться, как положено. Шутить вздумал. Мне пришлось собственную вещь у него купить. Он о том узнал, но исправиться не захотел.

— Узнал о чем? Что вы…

— О том, что я его покупатель? Да. Без подробностей, конечно, к чему они.

— Ну, так ему известно стало и о том, что мы ищем. Давно уже. Я сам случайно проболтался, что их пять, этих фиговин. Еле выкрутился в тот раз. Пришлось срочно придумать, что в каких-то бумагах из дома убитых их перечень видел. Уж старый интересец-то проявил! Но, конечно, не нашел ни черта. А потом Дыне растрезвонил, своему стукачу. Решил, что и нас сможет вокруг пальца обвести, и сам навариться.

— Ну. А я-то даже от местных в секрете держал, чтобы конкуренты часом дело не перебили. Старый кретин.

— Он прямо впереди меня стоял. Очень удобно вышло. Раз — и готово, — сказал Соловей. — Эх, до чего Алекс ловко тогда их уделал. И нам помог, хоть и случайно.

Бирюлев не мог поверить.

— Ну, он такие штуки всегда умел проворачивать. Вернулся домой недавно, а чувство, что и не уходил. Все вверх дном. Ну, теперь и наверху о нем еще не раз услышат, — хозяин посмотрел на Бирюлева и объяснил со смехом: — Алексей — мой старый приятель. Из таких, знаешь, с кем и враги не нужны. Вот погляди сюда — где я теперь витраж на замену возьму? Специально в Петербурге заказывал.

— Ночью все славно позабавились. И Алекс, и наши. Ты-то знаешь, Приглядчик?

Бирюлев кивнул.

— Алекс заодно и твою проблему решил.

— Эх, а ведь как хороша была Машенька. Говорил ему как-то раз, что вернется она частями — но вот подобное даже представить не мог, — Легкий придвинул к себе газету и вслух прочитал: — "Невидимые по-прежнему на свободе". Хорошее слово, Приглядчик. Вот ты мне удружил! Я теперь и сам так своих называю.

— Никто не может понять, как вы это делали…

Девочка, до сей поры внимательно глядевшая в окно — Бирюлев даже удивился такому спокойствию ребенка — обернулась.

Карлица.

— Я залезала в дома через дымоход. Трубы в здешних домах наверху узкие — никто крупнее меня не протиснется. Сама-то еле не застревала. И все боялась — как бы огонь не развели, — сказала она. Резкий, неприятный голос.