Елена Богатырева - Ловцы душ. Исповедь

В соседней комнате зазвонил телефон. Евгения Петровна вздрогнула. Пепел упал на пол. Она сломала сигарету пополам, бросила в пепельницу и медленно поднялась. В соседней комнате, как и предполагал Костя, не теплилось и искры жизни. Сваленную в беспорядке старую утварь покрывал толстый слой пыли, а по углам свисали кружева паутины. На колченогом стуле лежал маленький мобильный телефон. Евгения Петровна взяла его в руки, точно хотела задушить маленькое звенящее создание:

— Да, уехали. Не знаю, поверила ли она… Я здесь продрогла. Пришли за мной машину…

— Что она тебе сказала? — спросил Костя, отъезжая.

— Сказала, что оставаться в доме тети очень опасно. Меня могут убить.

— Мне кажется…

— Костя, давай сначала уедем отсюда. Мне здесь не по себе…

Было около десяти вечера, и редкие кафе еще не закрылись. Санникову не терпелось услышать мнение Ларисы о Евгении Петровне (язык не поворачивался назвать ее «мамой»), и он предложил посидеть где-нибудь, выпить кофе и поговорить. Но Лариса напомнила, что дома у нее больной ребенок, и Костя вспомнил, что так и не выяснил, откуда он взялся. Мальчишке было лет двенадцать, и Лариса никак не могла быть его мамой.

— Лариса, а кто этот мальчик? — спросил Костя, собравшись с духом.

Лариса с грустью рассказала ему историю Пети.

— Удивительно, что ты до сих пор не усыновила всех бездомных детей, старух и собак.

Лариса от души рассмеялась.

— У меня просто дома места нет, — сказала она. — Да и квартира все-таки тетина. А так… Собаки у меня в больнице во дворе живут. Их там не обижают и подкармливают. Двух точно я притащила. Одну из-под машины достала, у другой хозяйка умерла, не оставлять же было… И бабушки у меня тоже есть. Пять человек — целый список. Правда, две из них — дедушки. Ездила по вызову и зацепилась. Теперь ношу продукты им раз в неделю, лекарства покупаю и что-то вроде семейного врача у них на общественных началах.

Косте показалось, что Лариса готова говорить о чем угодно, только не о странной женщине в пустом загородном доме.

— Когда я сажусь в машину рядом с водителем и мы выезжаем по вызову, единственное, чего я боюсь, так это — опоздать. Это самый большой мой страх, — начала она.

— Случалось опаздывать?

— Нет, пока Бог миловал. Но в нашем детском доме случился пожар. Меня успели спасти. А остальных — нет. Приехали, конечно, но поздно! Они не виноваты. Им сообщили поздно. Я знаю, как это бывает. Но когда мне было семнадцать, я страдала и ругала врачей. Я думала, что они могли бы почувствовать, что кто-то погибает. Как будто у них есть шестое чувство, — Лариса горько усмехнулась. — И еще… Все они там, в детском, были мне семьей. И я не уверена, что сейчас у меня может появиться какая-то другая семья. Какая-то… мама …

Она говорила все тише и тише и, в конце концов, совсем замолчала.

До дома они доехали молча. Собеседником каждого оставался только начавшийся дождь.

Лариса повернула ключ в замке и замерла в нерешительности. Санников опередил ее и четко, как перед парадом, возвестил Петру, что они вернулись. Получить второй раз табуреткой ему не хотелось.

Но Петька даже не встал с постели. Лариса пощупала его лоб. Температура, похоже, упала, и мальчика сморил сон. Да такой крепкий — хоть в барабаны бей. Санников потянул Ларису на кухню и спросил, когда она в последний раз ела. Оказалось — вчера вечером, вместе с ним. В холодильнике при этом у нее — шаром покати, лишь в дальнем углу завалялась маленькая пачка пельменей. Костя поставил кипятиться воду и сел напротив Ларисы. Он уже приготовился было задать вопросы, мучившие его всю дорогу, как она неожиданно выпалила:

— Мне кажется, это не она.

— Ты о чем?

— То есть я думаю, что Евгения Петровна мне никакая не мама.

— Почему?

— Она мне не понравилась. И я ей — тоже.

— Ну, родителей не выбирают. Может быть, она просто не умеет выражать свои чувства? Знаешь, таких людей много. По крайней мере в консультации у меня — навалом.

— Нет. Свою маму я бы узнала.

— Как?

— Сердце бы подсказало. — Лариса прижала руку к груди.

— Как же ты могла бы ее узнать, если, судя по ее рассказу, вы с ней и месяца вместе не провели?

— Костя, это не она! Она как сказала: «Я твоя мама», — у меня внутри словно что-то ответило ей: «Нет!» Костя, ты только, пожалуйста, не смейся, ладно? Мне кажется, что я что-то знала о своих родителях. В детстве. Только когда выросла — забыла.

— Такие вещи, я имею в виду, если ты действительно знала и забыла, можно вспомнить под гипнозом. Помнишь, у меня дома ты смотрела специальное устройство для гипноза? Как ты его тогда назвала?

— «Кружилкой».

— Вот-вот. И говорила, что кто-то с тобой играл… Мне кажется, тебя в детстве гипнотизировали.

— Оставь ты, ради бога. Кто гипнотизировал? Марта? Делать ей больше было нечего! Она как белка в колесе крутилась, чтобы у нас были продукты, одежда, хорошие учителя. Неужели ты думаешь… Нет, это просто немыслимо.

— Тогда зайдем с другой стороны. Скажи: зачем этой женщине тебя обманывать? Это что, так почетно — быть твоей матерью? Или это принесет ей какие-то материальные блага? Что ей с этого обмана?

— Костя, — сказала Лариса тихо, — мне страшно. У меня нехорошее предчувствие…

Дождь на улице, будто услышав ее, припустился вовсю хлестать окно длинными мокрыми плетями.

— Костя, — спросила Лариса, — ты не оставишь меня?

За это он готов был простить ей все! Он готов был быть для нее «отдушиной», временным утешением или чем иным по ее выбору. Лишь бы услышать хоть раз еще что-нибудь подобное. Да, был какой-то Саша Малахов, да, она его любила. У него тоже была Марина, и он даже собирался на ней жениться. А вот встретил Ларису и… Костя зажмурился: ему на мгновение показалось, что они с Ларисой прожили уже много-много лет, сидят вечером на своей кухне и она спрашивает его…

— Конечно нет, — ответил он, улыбаясь. — Я тебя никогда не оставлю.

Но тут же спохватился:

— Лариса! Мне ведь сегодня нужно машину вернуть. Так что, выходит, предстоит тебя бросить. Но зато завтра… Ты завтра работаешь?

— Да.

— Значит — после работы я к тебе заеду. Может быть, до завтра голова прояснится.

— Хорошо.

Лариса проводила Костю до двери. Закрыла замок на два оборота и вернулась на кухню. Полночь давно миновала, а она все сидела, поджав ноги, а рядом стояла тарелка с остывшими пельменями…

Вернувшись из леса около полудня, Борис застал странную картину: на поляне перед домом, скрестив ноги, сидел Петраков. Глаза его были широко раскрыты, взгляд устремлен вперед, Бориса он даже не заметил. Он, похоже, вообще ничего не видел вокруг, не слышал и не чувствовал.