Дженни Уайт - Печать султана

— Мои дочери заболели, отведав угощения, приготовленного свекровью. Думаю, она отравила их из злобы, не дождавшись рождения мальчика. Она не разрешила мне отвезти детей к доктору в город. Вместо этого позвала знакомого знахаря. А он лишь написал несколько стихотворных строк из Корана на листке бумаги, опустил его в воду и велел девочкам выпить. Вы можете себе представить?

Перихан заговорила тихим голосом:

— Наставления Аллаха — самое благословенное лекарство. Возможно, дети не были предназначены для земной жизни. Все в руках Всевышнего.

Зухра закрывает глаза.

— Лечение лекарствами также угодно Аллаху.

Асма-султан спрашивает:

— А ты не беспокоишься о сыне?

— Конечно, но ведь у него теперь есть опекун.

— Твой муж?

— Нет. Он по-прежнему раб своей матери. После смерти детей муж взял себе куму. Разумеется, по совету матери.

Вторая жена, с ужасом думает Сибил.

Заметив испуг на лицах женщин, Зухра успокаивает их:

— Все не так плохо. Она заменила мне дочь. Я пыталась защищать ее, приходилось нелегко. Вскоре она забеременела, а в середине зимы случился выкидыш. Повивальная бабка не сумела добраться до нас из-за снежных заносов. Теперь бедняжка никогда не сможет иметь детей. Зухра проводит рукой по цветам на подушке. — После случившегося несчастья она окрепла духом. Теперь даже муж боится ее. К тому же женщину поддерживают три брата, живущие неподалеку. С ней мой сын в полной безопасности.

В комнате наступает полная тишина.

Наконец Сибил решается молвить слово:

— Вы, наверное, очень скучаете по своей семье. Я семь лет не встречалась с сестрой, живущей в Англии, и никогда не видела своих племянников. Порой мне от этого становится очень тягостно. Скажите, почему вы вышли замуж за человека, чей дом находится так далеко от Стамбула? — Сибил смутилась и добавила: — Если я вправе задавать такой вопрос.

— Не знаю, дорогая ханум. Я была помолвлена с кузеном, принцем Зийей. — Зухра старается говорить ровным голосом. — Его убили, и тогда моя жизнь потеряла всякий смысл. Убийца жениха сделал несчастной и меня. Не хочется верить, что Эрзерум — это мой кисмет. Дело не только в судьбе. — Она поправляет чадру, так чтобы она закрывала нижнюю часть лица, затем поднимает взгляд на женщин и тихо говорит: — Те, кто принимают кисмет из рук Аллаха, виновны в грехе гордыни и будут наказаны в свое время.

— Аллах знает все наши судьбы, — парирует Перихан. — Они пишутся у нас на лбу при рождении. Ни один смертный не может изменить свой кисмет. — Голос звучит надрывно. Глубокая складка пролегла у нее между глаз.

— Возможно, ты права. Только в чем же смысл его смерти? Я ни на минуту не верю в слухи о том, что его убили грабители в доме с плохой репутацией. Уверена, к этому делу как-то причастен дворец. Власти считают, что все турки, живущие в Париже, участвуют в заговоре против султана. Но они ошибаются. Зийя поехал за границу для подписания торгового соглашения, только и всего.

Лейла пытается успокоить Зухру:

— Дорогая сестра, пожалуйста, не волнуйся. Аллах все видит. — Дабы сменить тему разговора, она поворачивается к Сибил: — Вы напоминаете мне гувернантку, служившую во дворце много лет назад, да упокоит Аллах ее душу. У вас такие же светлые глаза.

— Ханна Симмонс? — У Сибил мурашки бегут по коже от волнения.

— Да, так ее звали. Вы знали эту девушку? — Лейла наклоняется к Сибил. — Вы еще так молоды.

— Моя мать знала ее. Прошу вас, расскажите мне о Ханне.

— Тихая девочка, сладенькая, как медовый лукум. — Лейла осматривается по сторонам. — Что еще я могу сказать? Вы должны помнить ее, Асма-султан.

Жена визиря на минуту задумывается, потом отвечает:

— К сожалению, не помню. Хотя все мы, разумеется, знаем о несчастье, случившемся с ней.

Перихан с удивлением смотрит на мать и хочет что-то сказать, однако не произносит ни слова.

Лейла также удивлена.

— Но она ведь служила гувернанткой в вашем доме.

— У нас было много слуг, — раздраженно фыркает Асма-султан.

Перихан добавляет в примирительном тоне:

— Ханна ничем особенно не выделялась. Думаю, только трагическая смерть девушки заставляет нас помнить ее.

Раздается звонкий голос Зухры:

— Я часто видела англичанку на женских посиделках и в бане. Она присматривала за девочками. Мне гувернантка казалась весьма милой. Однажды я хотела подарить ей атласный отрез, однако она предпочитала выглядеть словно серенький воробушек. Бедняжка. Ее, кажется, совсем не интересовали ни украшения, ни драгоценности.

— Она постоянно носила серебряное ожерелье, — говорит Лейла. — Помнишь, Зухра? Снимала его только перед сном или в бане. Странно, что она вообще его снимала, так как даже в хамам надевала сорочку. Может, ей было что скрывать? — Лейла вопросительно смотрит на Сибил. — Не понимаю, почему она не обнажалась в бане. Смешно. Вокруг одни женщины, чего уж стесняться.

Сибил не знает, как ответить на вопрос, чтобы не обидеть хозяев. Существуют некие цивилизованные западные представления о скромности, которые не вполне понятны на Востоке. Она нервно улыбается.

— Почему она не снимала ожерелье? — спрашивает Зухра. — Какое-то особенное украшение?

— Не думаю. Обыкновенная серебряная побрякушка, — отвечает Лейла.

В разговор вступает Сибил. Она хочет защитить Ханну от несправедливых замечаний.

— Мне кажется, ожерелье имело некоторую ценность. По крайней мере сделано оно во дворце.

— Почему вы так считаете? Я не помню ничего примечательного. — В словах Лейлы слышится заинтересованность. — Но конечно, с тех пор прошло так много времени.

— В кулоне находилась тугра, — бодро объявляет Сибил, радуясь тому, что может сообщить дамам нечто новое.

Лейла озадаченно вздыхает:

— Что? Каким образом иностранка могла получить такую вещь? Вы, должно быть, ошибаетесь.

— Нет, я сама ее видела.

Лейла смотрит на Асму-султан:

— Наверное, она получила печать от кого-то в гареме.

— Я не имею привычки делать ценные подарки служанкам, — выговаривает ей жена визиря.

— Сибил-ханум, — говорит Перихан, — вы сказали, что видели тугру? Полагаю, ее забрали полицейские.

Взгляды дам обращены к дочери посла.

— Печать оказалась на шее юной англичанки Мэри Диксон, убитой в прошлом месяце. Вы, конечно же, слышали о ее смерти. — И, повернувшись к Перихан, добавляет: — Кажется, она была вашей гувернанткой.

— Мэри-ханум, — бормочет Перихан. — Странная девушка, хотя я ей зла не желала. Да смилостивится Аллах над ее душой. Я никогда не видела на ней подобного ожерелья.

— Откуда ты знаешь, что такое же носила Ханна? — спрашивает Лейла.

Перихан молчит. Сибил объясняет:

— Кулон необычен еще и тем, что там обнаружен китайский текст.