Виктор Черняк - Куклы Сатила. Разработка сержанта М

Почему? Кто знает… Ушло трудноопределимое, исчезло… и место, отведенное любви, тут же заняли разочарование, горечь, даже злоба: боже! злоба! она раньше и не подозревала такое.

Одной из сложностей операции «Расширение» считалась проблема формирования экипажей: учесть множество технических трудностей все же проще, чем учесть многообразие человеческих настроений, их мгновенные изменения. Предвидеть, отчего компактное сообщество нормальных, тактичных, много знающих людей может взорваться изнутри от ненависти непонимания.

Примерно в то же время, когда преимущества кораблей класса «Маура» уже не оспаривались, ученые убедились, что идеальный экипаж для небольшого корабля — любящая пара. Двое. Микрогруппа с максимальной психологической живучестью, при условии, конечно, если пара любящая, а не увлеченная. Любящие пары всегда и везде редки. Подбор пар на планете EVA поручили авторитетной комиссии психологов, психологи самостоятельно отработали проверенную десятилетиями программу.

Когда-то их двоих подобрали для корабля «Маура-1492». По двадцатибалльной шкале индексов любви у них оказалось восемнадцать — чрезвычайно высокий показатель, проходными считались индексы начиная с десяти и выше.

Полет длился уже три года.

Отношения умирали.

Индекса восемнадцать, такого ошеломляющего, вызывающего зависть многих, хватило всего на три года — по шесть единиц на год.

Она смотрела на избранника и с сожалением отмечала: не умен, ход мыслей уныл, попытки шутить провинциальны, кроме раздражения ничего не вызывают.

Молча ели. Завтрак? Кажется, да. Она перестала отличать завтраки от ужинов или обедов. Никакой разницы: молчание, позвякивание приборов, мерное движение челюстей, замедленные жесты и сверхзадача — не встретиться глазами. Раньше он часто смотрел ей в глаза, искал одобрения, поддержки, теперь избегал. Почему? Боялся увидеть разочарование, скрытую усмешку, презрение, которым искрилась радужная оболочка зеленых глаз. Разговаривать почти перестали, если и обменивались, то подчеркнуто любезными, короткими фразами; она ощущала, как пробегает холодок по затылку, скрывается под густыми волосами.

Часами смотрели на черное небо снаружи: он в левый иллюминатор, она — в правый…

Отношения умирали…

Ночью в лесу страшно. Мрак скрывает ямы, высохшие русла ручьев, покинутые норы, поваленные деревья, трухлявые пни, змей, уснувших на ветвях, притаившихся в надежде на добычу кровососущих… И если бежишь, если упал, повредил ногу, не можешь двигаться — худшее не заставит себя ждать.

По обычаям племени считалось: ночная охота в одиночку подобна смерти. Смерти он не искал, одиночество любил, поэтому и ночью ходил бить зверя без напарников. Страшно, что говорить… Зато на больших полянах в темноте можно вслушиваться, как шелестит-разговаривает трава, как звенят листья, как с ветвей падают пухлые капли росы, как дышит опрокинутая чернота неба и ветер кутает в облака далекие светящиеся точки: белые и синие, тусклые и яркие, разные…

Ночью можно присесть и прислушаться к собственному телу, разгоряченному бегом по едва видимым тропам сквозь бурелом и нагромождение больно царапающих ноги камней. Тело живет в том же ритме, что и трава, так же дышит, как небо над головой, надо только прислушаться — и откроется удивительная гармония мира.

Страшно. В прошлый раз, когда он — охотник — прислушивался к шепоту трав и току крови по телу, чуть не прозевал огромную кошку, хищница растерзала бы его на части. Кто спас? Может, и трава. Ему показалось, травинки зашептали громче, зашумели, как гомонят люди племени, когда приходит пора делить добычу. Охотник успел отскочить в сторону. Кошка ушла, злобная тварь знала: если сразу не заломать человека, вторая попытка скорее всего обречена на провал — человек хитер, силен и ничего не хочет так сильно, как выжить. А кошка? Только стремится набить утробу и уснуть.

Сегодня ночью охотник должен обязательно победить — добыть пусть маленького зверя, чтобы дать мяса умирающему отцу, подкормить старика тайком от вождя. Мясо все должны сдавать вождю, вождь один решает, что кому причитается. Вождь не ошибается никогда. Много лет предводитель только тем и занимался, чтобы никто и никогда не усомнился: вождь не ошибается. На охоту глава племени не ходил, следил за порядком на стоянке, проверял надежность ограждения и остроту копий, выбирал самые теплые и сухие пещеры и время от времени водил под своды пустот женщин по своему выбору. Вождя боялись, гигант мог в единоборстве руками задушить непокорного, в честном поединке — ничего не скажешь — без палок и ножей, голыми руками.

Раздался шорох. Охотник прислушался. И снова тишина. Вдалеке, задрав головы, голосили волки. Сытый вой. Он сразу отметил. Давно научился различать вой сытый от тоскливого и в особенности вой желудка, когда зверя так и скручивает жестокий голод и непогода.

Вышел к реке. Вода бежала, едва покрывая камни. Весной здесь рыба выбрасывается на берег, бьется об острые скальные отщепы, в розовой чешуе изгибаясь от боли, выпрыгивает на ковер густой травы, спасаясь от безумия продолжения рода. Ничего страшнее, чем кровавый рыбий глаз, охотник не видел. Отчаяние как гора! Больше, чем гора, — как небо без конца и края.

Все чаще попадались глубокие норы, покинутые совсем недавно. Куари, так называли небольших неповоротливых зверьков, ушли на новые места. Судьба будто нарочно предназначила куари быть добычей, размножались куари отменно. Если бы не зверьки, племя давно б вымерло. Богу Куари — его изображали как толстого зверька с человечьей головой — вождь заставлял молиться чаще, чем другим богам, и величал себя посланником Куари.

Охотник зашагал медленнее. Впереди мелькнула тень. Луна на мгновение осветила покрытый желтоватым мехом бок куари. Зверек беспомощно смотрел на охотника, глаза-бусины не молили о пощаде, зверек усвоил: человек хитер, силен, зверек знал больше, чем хищная кошка, знал, что человек еще и жесток, особенно когда хочет есть и дома ожидает вождь, вгоняющий в оцепенение грубым окриком: кого забил?

Острый наконечник вонзился в мягкий бок. Запахло теплой кровью, охотник любил этот запах, отличал из тысячи других. Запах смерти? Как посмотреть. Для одних — запах смерти, для других — запах жизни, а на деле один и тот же запах.

Завернул зверька в широкий лист, присел помолиться богу Куари. Охотник не сомневался: ночью бог спит, молиться бесполезно, но… вождь требовал. Конечно, вождь не узнает, что его приказ нарушен, однако нередко случалось, что другие охотники, пропустившие молитву, жестоко расплачивались: вождь пускал соглядатаев по следам охоты. Наушники-шептуны по пятам крались за ничего не подозревающими добытчиками, и горе тому, кто пренебрегал высшей волей. Вряд ли сейчас за охотником наблюдают чужие глаза. Доносчики — трусы, ни за что не отважатся бродить по ночному лесу. И все же… зачем рисковать зря? Не так уж трудно пасть на колени, отбить три поклона, шепча про себя: «Спасибо! Спасибо! Спасибо, Куари!»