Виктор Черняк - Куклы Сатила. Разработка сержанта М

Она подумала: «Должен же где-то отыскаться человек, который меня поймет. Что это означает? Не знаю. Просто поймет, и все. И ничего объяснять ему не придется. Нудные объяснения — приговор пониманию».

Через минуту веретено патрульного корабля поглотила густая тьма, лишь несколько мгновений еще светилось облако ионизированного газа, расползаясь белесой кисеей.

На следующее утро после похорон молодой охотник не находил себе места, метался по стоянке, задевая высушенные шкуры, обглоданные кости, кремниевые заготовки для будущих наконечников.

На могилу отца уже насыпали курган из звериных черепов: считалось, что души зверей живут в их черепах, а душа умершего охотника должна по привычке расставлять западни душам зверей. На черепе медведя, венчавшем курган, примостился ворон. Птица важно оглядывалась по сторонам, и, как привиделось охотнику, только в птичьем взоре сквозило истинное сочувствие.

Под горой разводили костер: едкий дым валил отовсюду. Две женщины подрались из-за кусочка мяса, щербатый ребенок вырывал кость из пасти лохматого пса. Охотник помог малышу. Голод в глазах ребенка пугал. Звериное выражение… Даже пес казался мягче, уступчивее. Охотник ненавидел голод: ничто так не обезображивает человека, не корежит его душу.

Вождь выбрался из пещеры, через минуту, оглядываясь по сторонам, показалась избранница. Вождь рыгнул, стукнул лбами дерущихся женщин, отнял у ошалевших от боли мясо, отправил сырой кусок в рот.

Охотник скрючился у кургана из черепов, вертел копье, чертил зазубренным острием знаки на песке: волнистые линии, прямые, ряды коротких черточек…

— Думаешь? — Вождь присел на корточки.

Охотник вскочил, ничего не ответил, вождь тоже поднялся, медленно, величественно: он был ниже охотника, но шире раза в два, его ручищи буграми мышц напоминали узловатые корни старых деревьев. Вождь выплюнул кость:

— Зря думаешь. Надо больше жрать и… — кивок на пещеру, приютившую срамницу, — нам нужны охотники. Много охотников, иначе не выжить. Делать новых охотников угодно богам. Видишь, как сияет Мео, покровитель племени доволен, что я сделал нового охотника.

Дым повалил сильнее, вождь, скорчив гримасу недовольства, бросился к костру. Громовой голос, напоминающий рев, а не членораздельную речь, перекатывался через голову охотника. Охотник небрежно очертил круг, с силой вонзил в центр копье, вместо круга сейчас охотник видел расплывшуюся морду вождя. Лучше бродить голодным, чем допустить, чтобы на тебя рычали.

Еще не наступил вечер, как охотник ушел в лес. Один. Как и всегда. Сегодня ночью он должен обязательно послушать, о чем шепчет трава, может, ее зеленые стебли ответят на мучительный вопрос: «Должен же где-то отыскаться человек, который его понимает».

Силы природы безразличны к человеку, к его горю, к его радости. Охотник шагал быстро, расшвыривая тупым концом копья попадающихся то и дело куари. Зверьки шарахались в стороны, в глазах-бусинах застывало недоумение: смерть обошла стороной, впервые зазубренное острие не вспарывало мягкий теплый бок зазевавшегося куари.

Когда за охотником погнались волки, он даже обрадовался: можно стремительно бежать, дыша так часто и глубоко, что кажется, вот-вот грудь разорвется, сердце выпрыгнет наружу, покатится впереди, по песку, по камням, по прелым листьям, покатится, как неуклюжий куари, спасающийся от разящего копья.

Он бежал и слышал стаю позади: тявканье, визг, рыки… Он умел бежать петляя, сбивая преследователей с толку, умел затаиться на минуту или мгновенно взобраться на дерево; спрыгнув с дерева, он бежал в другую сторону, время от времени издавая торжествующий вопль. Он не боялся волков, знал, что им не настичь его в темном густом лесу, который он изучил лучше, чем буро-серые загонщики.

Зимой он никогда не позволил бы себе такую затею, зимой волки голодны по-настоящему и пойдут на все, чтобы добыча не ушла. Летом — другое дело: преследователи сыты и затеяли гон скорее всего, как и он, чтобы размяться, ощутить стремительные лапы и сильные мышцы, чтобы, пробежав с десяток полей, рощиц, перелесков и оврагов, внезапно замереть, высунув язык, лихорадочно дыша, сверкая янтарными глазами, поедающими подругу: видала, каков я в беге? Лучшего в стае нет.

Волки отстали, сначала еще можно было различить треск ломающихся веток низкого кустарника позади, потом звуки исчезли. Стемнело. Деревья окутала мгла, поползли тени, похолодало…

Он бежал легко, высоко вскидывая ноги, прижимая копье к боку, обвязанному потертой, выбеленной ветрами и дождями шкурой.

Он бежал, когда зажглись звезды. Он бежал, когда бледная луна лениво выползла из-за вершин пологих холмов, столпившихся в излучине широкой реки.

Он бежал…

Приближалось время сна. Оба сидели неподвижно. Появление патруля разбередило: значит, есть другие люди, можно надеяться, они не одни, где-то продолжается жизнь… По правде сказать, три года полета измотали. Всюду одно и тоже: непонимание, настороженность тех, кому хочешь помочь, вначале недоумение, потом враждебность и, наконец, вражда…

Тяжело. Творить добро и видеть, как его плоды убивают, умерщвляют, заставляют наивных туземцев становиться злее, трусливее, опаснее для других и самих себя. Теперь экипаж осторожнее дарил знания, понимая: примитивный мозг устроен так, что сразу прикидывает, как использовать полученные сведения во вред ближнему. Так случалось на планетах с неразвитыми обществами, там же, где люди научились ладить друг с другом, знаний с корабля «Маура-1492» никто не жаждал, — там, где люди понимают друг друга, знаний сколько хочешь.

Получалось, что операция «Расширение» нужна только больным детям вселенной: неразвитым, забитым, брошенным, обреченным на тысячелетия блуждания в темноте.

Дарить знания приходилось с осторожностью.

Вечер тянулся томительно долго. Во время ужина муж обронил: «Нам нужно поговорить».

Жена посмотрела безразлично, подумала: «Неужели непонятно? Если отношения умерли, их не воскресить. Так устроена жизнь».

Он настаивал, впрочем довольно примирительным тоном. Приводил доводы, подбирал аргументы, вспоминал, что ему рассказывали о таких же парах, которым удалось преодолеть кризис, шутил, неплохо преподносил старинные притчи… Напрасно.

Отношения умерли.

Она поднялась. Сцепила пальцы. Все сейчас бы отдала, чтобы очутиться за миллионы километров от их кораблика «Маура-1492», очутиться на планете с бескрайними полями, с чистым воздухом, паутиной, звенящей в головках полевых цветов, нагретых яростным солнцем. Трава! Зарыться в густые зеленые стебли и все забыть. И начать сначала: прекрасно начинать, не зная, куда ведет путь, на который ты вступил.