Виктор Черняк - Куклы Сатила. Разработка сержанта М

На стоянку племени он возвратился под утро, все спали, в мутной предрассветной тьме тлели угли остывших кострищ, облезлые псы уныло бродили по камням, тыкались в горки давно изгрызенных костей, выгребали из золы случайно завалявшиеся печеные клубни. Некоторые пещеры были затянуты пологами, другие зияли чернотой, выбрасывавшей наружу смрадный запах. Облезлая курица с вытекшим глазом и перебитой ногой выклевывала редкие зерна, подпрыгивая высоко и часто. Из пещеры вождя доносился мощный храп. Заголосил ребенок и тут же умолк, получив пинок матери, пахло испражнениями, скисшим молоком, прогнившими злаками, потом, псиной и… свежестью раннего утра.

Из пещеры явился вождь, зевнул, поддал зазевавшегося пса, замер у запыленного куста.

Охотник отложил копье, присел на плоский валун, покрытый снизу пятнами сырости и мхом.

Вождь повернулся лицом: сонливости как не бывало, взгляд острый, проникающий насквозь.

Псы насторожились: хорошо чуяли беду.

Охотник не отрываясь смотрел на вождя, тот сделал шаг вперед, еще и еще…

Рука, недавно пощадившая крошку куари, сжала отполированное до блеска древко, мышцы вздулись, псы приглушенно зарычали, обнажая клыки.

Вождь остановился, зачерпнул дождевой воды из глубокой выемки в каменной плите, плеснул на лицо, выпил с ладони, потянулся, подошел, из-за пазухи достал кость с завяленным на ней куском мяса, протянул охотнику.

Большая честь получить еду из рук вождя.

Охотник отвернулся.

Вождь заурчал, жадно набросился на мясо: ближайший пес присел от нетерпения — через минуту кость полетела в слюнявую пасть.

Вождь пристально посмотрел на охотника, плюнул, забрался в пещеру, вскоре скрипучий храп выкатился на каменную площадку.

Охотник отметил, что вождь нехорошо посмотрел на ослушника, после такого взгляда оставалось умереть или навсегда покинуть племя.

Неслыханная дерзость не взять пищу из рук вождя.

О таких безумцах судачат годами.

Охотник нагнулся к выемке, сделал жадный глоток, бросил несколько пригоршней воды на грудь и шею. Поднялся, взглянул на зевы пещеры, медленно направился к лесу, чтобы покинуть племя на вечные времена: мать задрал медведь еще четыре весны назад, отец задохнулся от рук прислужника вождя, детей охотнику Мео не послал, ничто не связывало его с племенем трусливых людей, готовых за съежившийся кусок мяса, прилипший к тусклой кости, всю жизнь дрожать пред ликом вождя. По дороге охотник откопал три наконечника, наточенных собственноручно, пару кремней и пропитанную горючей водой, масляной и черной, свалявшуюся баранью шерсть.

Он ни разу не обернулся. Несколько пар злобных глаз устремились ему вслед.

Корабль «Маура-1492» не предполагал, что его экипаж распался. Кораблям не положено знать о разочарованиях людей. Экраны локаторов дальнего обзора показали: прямо по курсу планетная система с солнцем — звездой средней величины. Планеты вращаются в одной плоскости. У некоторых есть спутники. Автоматически делались необходимые замеры, компьютеры выдавали предварительные оценки существования жизни на той или иной планете. Сначала не исключались пять планет, через минуту — три, и, наконец, после десятиминутного анализа наличие жизни подтвердилось только на одной, во всяком случае в достаточно развитых формах. На третьей планете от солнца.

Еще недавно они обсудили бы возможные варианты засева знаний, прикинули, что может оказаться необходимым такой планете, поспорили бы и, восторженно расцеловавшись, пришли бы к разумному выводу. Общность позиций так важна в серьезном деле.

Теперь он тупо взирал на данные неутомимого компьютера. Личная боль заполнила все. Его не интересовали беды других, собственного горя вполне доставало для размышлений о смысле жизни. Со вчерашнего вечера не обмолвились ни словом. Завтракали порознь, оба ощущали крайнее напряжение и усталость.

Мигали лампочки. Датчики опасности фиксировали метеорные потоки, возможные курсы комет, астероиды-одиночки и пояса астероидов, перемещение газовых облаков и… точечные черные дыры. Как раз на существование такой указывал экран бокового обзора. Посланный для локации луч искривился так значительно, что наличие дыры не вызывало сомнений.

Раньше он всполошился бы: дыры — одни из самых коварных врагов даже для таких малюток, как «Маура». Сейчас он не отрывал взора от экрана, как задумавшийся о сокровенном человек не отрывает взгляда от мерно текущих вод полноводной реки: он видит их и не видит, он на берегу и одновременно далеко-далеко, за тридевять земель, совсем в других краях.

Она посмотрела на экран, потом на мужа. Мужчины тяжелее переносят разрыв, хотя кажется как раз наоборот, оба знавали и другие времена. Ничего не поделаешь. Жизнь. Им было хорошо… а теперь? Надо найти мужество признать поражение и… начать сначала: главное — пробовать, искать, пытаться.

Она пробежала данные компьютера, подошла к пульту, решительно изменила курс корабля: дыра удалялась. Муж смотрел с горечью: изменять курс корабля без его ведома? Такого не случалось ни разу за три года. Приходилось мириться. У нее, как и у каждой женщины, гораздо полнее развито чувство опасности, чем у мужчин.

Он откинулся на спинку физиологического кресла, отслеживающего линии тела, набрался смелости заглянуть ей в глаза, ничего не увидел, кроме холода и отчуждения.

Она же в его черных дрожащих зрачках распознала блеск безнадежности, то особое выражение, что появляется у людей, которых не спасти даже тогда, когда непосредственной опасности вроде и нет. Такие люди обречены не судьбой, случаем или провидением — они обречены потому, что перестают бороться за себя.

Она приблизилась, положила руку на его острое плечо:

— Слушай. Не будем вешать носа. Ничего не получилось? Подумаешь… У нормальных людей нередко вся жизнь складывается из сплошных «ничего не получилось». Я кое-что придумала. Иногда у каждого наступает момент, когда необходимо круто изменить жизнь: космонавту — стать хлебопашцем, учителю — учеником, сильному — попробовать, что означает жить слабым, слабому — упиться силой… сменить привычки, сменить одежду, сменить образ жизни, сменить планету, если хочешь.

— На «Мауре» нам тесно вдвоем. Тяжело сейчас, станет еще тяжелее потом. Там, — она ткнула в компьютер, — кажется, какая-то планета пригодна для житья. Хочу попробовать. А что? Вдруг именно в беззатейной жизни мое призвание. Сменю невообразимую интеллектуальность на простоту. Я и забыла, когда последний раз бегала босиком по траве. Разве так можно жить? Хочу растянуться на песке, уткнуться лицом в ладони и греться не в кварцевых лампах, а на солнце, обычном, которое может испепелить и согреть, накормить и обречь на голод…