К. Донских - В Каталонию

— Как я могу быть уверен, что ты не посмеешь написать больше ни одной статьи об этом? — свирепствовал не на шутку разозлившийся Сергей.

Лукас смолчал.

— Доставай паспорт и пиши.

Тот замешкался.

— Зачем мне рисковать? — ответил ему Лукас — Вы же знаете, где меня найти.

— Доставай паспорт и пиши! — зашипел вновь Хорин.

А потом, держа одной рукой за галстук, вытряс содержимое сумки «своего нового товарища» на стол.

Паспорта там не оказалось.

Тогда он начал шарить у Лукаса в карманах. И во внутреннем обнаружил то, что искал.

Известным блогером оказался Леонид Белов.

Ухмыльнувшись своей собственной удаче, Сергей отпустил неприятеля и пролистал документ до странички с адресом.

— Теперь я знаю, где ты живёшь, шлюха.

Последнее слово отразилось обидой на лице журналиста, но он сдержал эмоции.

Драться он не умел.

Хорин достал из портфеля листок бумаги и ручку.

— Пиши своими словами: Я, Леонид Белов, он же известный всем Лукас Белый…

И далее испуганный Лукас принялся за письмо, красиво выводя каллиграфические буквы, которыми он изложил, как соглашается перестать писать статьи о Жеребцове Сергее и всех других участниках скандала под угрозой попасть под статью 128.1 УК РФ «Клевета», которую он уже нарушил.

После Сергей швырнул ему паспорт в лицо и навсегда распрощался с неприятным ему человеком.

Рвота подступала к горлу, и непривычное состояние бурлило в ослабевших тканях шестилетнего организма; постукивало о нервные окончания и заставляло сидеть если не прямо, то хотя бы ровно, дабы сдержаться и уравновесить нагнетавшее побочное действие неизвестных кислот. Правда, удержаться получилось ненадолго, и Никита всё же запятнал пахнущий кожей, — оттого что новый, — салон общеизвестного автомобиля.

— Ах ты, гаденыш!

Подзатыльник отбился о ладонь водителя, который не поленился и отвлекся от дороги; остановился и был полон решимости вытолкать ребёнка с его новой «мамой» подальше от своего «Кашкая». Боясь рецидивных позывов, мужчина выволок и так окосевшего от страха и ужаса мальчика наружу, поддерживая того, как бессознательную собачонку. Женщина, забравшая Никитку два часа назад, не благоговела над «пасынком», как делала это недавно, забирая его из квартиры, а наоборот, трясла мальчика со злостью — видимо, старалась искоренить его внезапное плохое поведение. Которое, к слову сказать, оправдывало Никиту как жертву «занаркозенного» до предела мальчика.

Дорога в никуда продолжилась ещё с двумя похожими остановками и, наконец, заветвляла, давая возможность снизить обороты и слегка покачиваться посреди неизвестного соснового бора. Мальчик почувствовал прилив свежего воздуха, и ему стало гораздо легче, несмотря на то, что душу грызла изнутри стая собак, тоскливо и страшно подвывая время от времени.

«Кашкай» подкатывал к бревенчатому дому, перед которым стояли в ряд несколько пушистых зелёных ёлочек — декоративных и постриженных чуткой рукой садовника. Между ними находилось углубление с чёрными, недавно выкрашенными в неприглядный цвет, воротами. Посреди висело железное кованное кольцо. Возле ворот висел белый, не замызганный пока от дороги звонок.

Женщина позвонила в него, провожая взглядом случайного водителя. Никитка стоял неподвижно-тихо и ненавязчиво пошмыгивая носом. Он, казалось, успокоился и готов был вести себя так, как хотела эта странная женщина.

Близко послышались шаги, и ворота скрипнули, обнажив перед собой зелёный простор внутреннего сада с постриженным газоном.

— Ну, наконец-то, — пропел Кирилл при виде шестилетнего мальчика. Я уж думал, что вы не приедете. Жена совсем не даёт мне с ним видеться, — улыбнулся он в сторону мальчика, — я поэтому нервничаю каждый раз, когда тот опаздывает.

Никита не повел и ухом.

— Скорее проходи в дом, Никита, — напутствовал ласково Кирилл.

Мальчик послушно поплёлся вперёд, не поднимая головы и не оглядываясь.

Он невероятно устал. Груз событий отбивался колкими ударами у него в голове. Сейчас он хотел спать. Чтобы ни происходило за последние два дня, он воспринимал это с равнодушием и небывалым терпением. Он просто хотел спать.

А утром придёт другое понимание, потом придёт светлая мысль. Мама всегда говорила ему: «Кто рано встает — тому Бог подает. Ранняя пташка получает лучшего червячка…»

Мама. Папа…

Они оба ему это говорили. И даже несмотря на то, что папа всегда много работал и мальчик видел его редко, он вспоминал сейчас его светлые и полные любви глаза — узко поставленные, с настойчивым взглядом и такие далёкие от него сейчас. Ему было стыдно и страшно за них обоих, — он страшно боялся, что его жестоко накажут за то, что он исчез. Он боялся реакции отца, боялся его глаз, слов… но даже при всём при этом, мечтал сейчас быть наказанным и запертым от всех глаз в собственной комнате, где пахло родным, жизнерадостным и любимым…

Кирилл поблагодарил женщину и передал ей в качестве благодарности два пакета, до верху набитых продуктами. Внутри лежали батоны дорогой сырокопченой колбасы, консервы и сыры. Мясо кур, индейки и свинина находились в отдельном пакете; овощи и фрукты в другом. Ещё в отдельном пакете пестрили самыми дорогими брендами шоколадки и газировка для детей.

Он знал, что такие, как она, возьмут и едой. Продукты пригодятся — всё купленное накануне женщина ела редко и не могла позволить так питаться своим четырем детям. Приличное мясо она не покупала. Даже продавцы на рынке не скрывали того, что та или иная курица может быть «слегка» просрочена. Женщина знала, что в таком случае её замачивали в уксусе и снова выбрасывали на прилавок.

Но в жареном виде было съедобно. Детям нужен белок.

Она сняла с себя шарф, который повязала накануне, и протянула его Кириллу, но тот её остановил.

«Жалкое создание», — подумал он про себя и просто закрыл перед носом дверь.

Каждый получил всё, что хотел.

Женщина постояла ещё какое-то время перед воротами и поплелась по тропинке обратно, к проезжей части, желая выяснить у прохожих о ближайшей остановке.

Когда-то её ребёнком выбросили на улицу и заставили выживать. Родителям, любившим приложиться к бутылке, не было и дела до сопливого и орущего чада, поэтому она прекрасно понимала, что надо вертеться любыми способами и лишь один всегда проигрывал — когда надо было довериться взрослым. Тем не менее, она была чертовски благодарна приютившему её когда-то дядечке, как все его ласково называли, который организовывал таким, как она, выездные бесплатные обеды и даже дал крышу над головой. Условие было одно — приносить в дом продукты или деньги поочередно с соплеменниками. Бывало, он бил ее, когда денег оказывалось меньше заявленных накануне. В эти дни она не получала ужина и спала на полу. Подобное наказание было для всех попрошаек Казанского вокзала. Она никогда не понимала борьбы за судьбу пропавшего ребёнка, листовки с изображениями которых висели в здании вокзала и на столбах за его пределами. С детства привыкшая к тому, что дети — это обуза, из которых при желании можно слепить рабочую силу, эта женщина не испытывала жалости ни к себе, ни к своим детям.