К. Донских - В Каталонию

Шевц — мужчина высокого роста, худощавый и выглядящий моложе своих тридцати пяти лет — закончил институт ФСБ в Санкт-Петербурге и выделялся Антоном как самый находчивый в трудных ситуациях сотрудник. Для этого парня было возможным найти общий язык с королевой Англии, если бы он пошёл служить в её полк.

Солин был некогда его одногруппником. Довольно спокойный и тихий парень, но попавший в разведывательную команду за неожиданно изящные решения. Такими Гладких называл те, что выдвигались без ущерба для каждой из сторон. Однажды Солин удивил всех докладом, в котором указал пять пунктов борьбы с террористами. Так в одном их них, он, не стесняясь, призывал на помощь матерей преступников, которые представляли эмоциональную угрозу и срыв планов злоумышленников.

Капинус, сидевший спиной к Антону, был, пожалуй, наиболее интересным объектом. Он достаточно ясно выдвигал требования при разговоре с преступниками, был абсолютно безэмоциональным стержнем, что непрекословно ценили. Им вполне гордились в Центральном аппарате.

Последнее достижение Капинуса, которое можно было бы отнести к геройскому списку, — освобождение шестерых детей из детсада на Крымской улице путем переговоров с психически-нездоровым, как потом написали в заключении, двадцатишестилетним парнем, который напал в начале дня на частный садик достаточно элитного корпуса. Парню не понравилось, что его дочку не взяли в него за неимение нужной суммы денег. И он решил ситуацию винтовкой, ранив в первые же минуты воспитателя и охранника заведения.

И, наконец, Шорин. Ботаник, которого попросили из гуманитарного университета за правильные гражданские позиции и, как следствие, ставшие неиссякаемыми правильные решения в борьбе с терроризмом и захватами невинных людей. Шорина цитировали в социальных сетях за остроумную направленность мыслей и неиссякаемый жизненный потенциал. ФСБ заинтересовалась парнем, когда любитель бабочек (а именно это было основной деятельностью тридцатилетнего парня до службы в органах) взломал сайт госбезопасности. Тогда пришлось долго и упорно скрывать его неограниченные способности.

Мог бы быть кто-то на стороне, кто мешал и создавал помехи?

Антон посмотрел на Виктора и на подчинённых. Виктор молчал и ерошил волосы. Что он услышал на том конце?

Шевц с Шориным заметно занервничали.

Капинус перебирал пальцами.

Солин и вовсе покраснел.

Но было трудным судить об эмоциональном состоянии человека по тому, как он себя ведёт, жестикулирует или как двигает руками.

Да. Первыми признаками нервозности всегда считалось почесывание носа и постукивание пятками о пол. Стеснение выражалось в покраснении внутренних краев ушных раковин, да и вообще люди частенько покрывались пятнами на грудной клетке и заливались пылающей краской от лба до грудины, когда стеснялись или перевозбуждались во всех смыслах. Глаза бегают, когда лукавят. Руки трясутся, когда нервничаешь. Губы прикусывают, когда думают.

Но все эти факторы можно было бы с лёгкостью отнести к аллергической реакции или духоте! В доме у Шемякиных было душно!

Гладких сам периодически краснел, а глаза слезились, когда наступал майско-июньский период, и тополиный пух залетал в каждый уголок душного и без того пропитанного раздражающими аллергенами города. Иногда это сопровождалось заразительным чихом и почёсыванием носа в совершенно спокойный и уравновешенный этап его жизни. Глаза у него бегали по привычке, а может, от природы — он так размышлял.

Кидая мимолетный взгляд на приближающиеся и отдаленные предметы, Антон находил больше решений. А губу он прикусывал, когда хотел проскочить на жёлтый свет.

И, привыкший полагать, что жесты могут быть внеплановой обманкой, Гладких вообще перестал в них верить.

Также среди преступников попадались латентные психологи, которые всем своим видом пытались доказать, что переживают за ту или иную ситуацию, когда такое не имело места быть в их подсознании. Часто так себя вели хитроумные ублюдки, желающие законным путем перебраться из СИЗО прямиком в больницу для умалишённых.

Как бы там ни было, чтение человека по выдающимся телодвижениям могло оказаться если не ошибочным, то хотя бы поспешным аргументом.

Виктор положил трубку, и глаза его стали стеклянными.

В это Гладких поверил — Виктор был шокирован.

— Ему нужны деньги. Вы были правы, — протянул он монотонно.

Его положили в печку, дабы сохранить весь кладезь полезных веществ. В её сне в глаза упрямо бились солнечные лучи: мягкие, тёплые, игривые. Лена потянулась в улыбке и обнаружила возле себя такое же тёплое, как и она сама, тело — только больше и шире. Тело спало на животе, с повёрнутой в сторону стенки головой и сопело еле слышно. Это был мужчина. Копна его волос была чёрной, как смоль, и прижатые к голове уши слегка розовели под лучами раннего солнца.

«Счастье…» — подумалось ей .

В следующий момент уже не было ни запахов, ни солнца, ни копны волос…

Сны иногда волновали сознание Лены Ярис, трепали чувства и отторгали от реальности своей эмоциональностью. Что это было — параллельный мир, иллюзия или же воспоминания будущего, а может, и прошлого. Точного ответа найти никогда не удавалось, но яркость сновидений поражала своей насыщенностью, отгоняла от серых будней и не приписывалась к тому, что было живо по-настоящему.

Всего лишь иллюзия…

Наступившее сегодня Ленино тридцатилетие было бы прекрасным в силу своего непримиримо маленького в цифрах значения, если бы в сердце было то, что минуту назад в том увиденном сне. Ведь счастливая женщина не думала о прожитых годах. Счастливой женщине было чуждо восприятие увядания или набегающей зрелости. Если женщина любима — ничто не заставит её грустить; никакая печаль общества не отнимет от любимой и любящей женщины то, что дано ей от природы — радовать и радоваться, заботиться и хранить семью.

Как давно она этого не ощущала.

Как часто она думала о том, кто был в её сердце до Алексея. Не потому ли она, закрывая глаза, представляла его образ — некрасивый и непривлекательный для неё — но так незабвенно преданный ей.

Тот мужчина из её сна был на него похож.

Он любил её такой, какая она есть, и не старался сделать её лучше. Он ценил и уважал её при малейших попытках с её стороны доказать обратное. Ох, если бы любящих беззаветно людей можно было канонизировать в святые, она бы первой подняла правую руку ЗА.

Но того человека рядом с ней больше нет.

Сейчас она с Алексеем.

При этом Лена понимала, к счастью ли, к сожалению, что уже не сможет увидеть в Алексее того, кого она видела при первых их встречах — романтичного, многогранного, захватывающего. Она признавалась себе, что остыла к этому человеку, как если бы он никогда не был в её вкусе.