Алексей Биргер - Игра с джокером

Надо полагать, «организация» со множеством банд проворачивала такую штуку. И спокойно пополняла свою казну. Но тут нашла коса на камень.

То ли «организация» запросила слишком большой процент, то ли в Сизовых природная жадность взыграла (не надо забывать про их отца-«живоглота», поставившего невероятно крепкий по советским временам дом и окружившего этот дом глухим забором — более, чем вероятно, что сыновьям достались от него и руки загребущие, и глаза завидущие, при том отсутствии настоящего разума, которое всегда характерно для «живоглотов»), но они возмутились. Сперва они не хотели ссориться, и решили платить по маленькой, стоя на том, что за каждого заложника они получают… — ну, скажем, не более пятидесяти тысяч.

«Организация» заподозрила, что её надувают, и направила в банду «ревизора» — предупредив, что, если с «ревизором» что-нибудь стрясется, то расплата будет короткой. Этот «ревизор» проверяет все записи братьев, все хранящиеся у них документы заложников, и даже, для проверки, на одни сутки отправляется в погреб — чтобы, под видом другого заложника, разговорить Грибова и попробовать вызнать у него, какую сумму за него запросили. Но Грибов этого не знает… «Ревизор» уходит — якобы, выкупленный родственниками — и на всякий случай оставляет спрятанного в пуговице «жучка».

Наверно, он и в доме братьев оставил одного-двух «жучков».

А потом «ревизор» возвращается — чтобы обвинить братьев в нечестности и потребовать «погасить недоимки». Дотошный оказался мужик, доскональный. И все, что возможно, раскопал! Значит, так, — говорит он братьям, — вы платили из расчета по пятьдесят тысяч ваших за заложника, а оказывается, вы получали в среднем по сто двадцать пять. То есть, с вас налог от четырехсот пятидесяти тысяч утаенных, плюс штрафные проценты.

Попробуйте отобрать кусок у безмозглого «отморозка» — и увидите, какое слепое бешенство им овладеет. Полковник был прав: мелкая шваль опаснее всего. В приступе такого слепого бешенства, братья — или Шипов? — убивают «ревизора» и клянутся никогда никому не сознаваться, что они его пришили. Вот вам и «лишний» труп, которого Антон Сизов не признает и по поводу которого он так «недоумевает». А может, он и впрямь ничего не знает, потому что это убийство было совершено в его отсутствие? А убийца — или убийцы решили даже ближайшим подельщикам не рассказывать о содеянном? Мол, меньше голов — меньше языков…

А потом открывается настоящая охота на банду. Двое из Сизовых застрелены. Естественно, оставшиеся в живых бандиты решают — Андрей, ничего не ведавший о старике Соловьеве и его подвигах, полагал, что решили они правильно — что им объявили войну из-за смерти «ревизора». Сизов идет сдаваться в милицию, беря на себя вину за преступление, которого не совершал, а Шипов…

Легко сообразить, что сделал Шипов. Он давно и тесно повязан с «профсоюзом». И вот он приходит к главарям «профсоюза» и говорит: так и так, ребята, мы не поладили с самарскими, защитите нас, и любая часть сумм, которые мы получили за заложников — ваша. «Профсоюзные лидеры» не знают, что за «самарские», но, во-первых, ради сумм на кону стоит рискнуть, и, во-вторых, местная гордость должна была взыграть: мол, мы не позволим самарским соваться в наш район, пусть у себя там командуют, а мы им покажем, что ещё похлеще и покруче будем, и вообще не дадим обижать «своих»!..

Все дела по выкупу заложников переходят в руки «профсоюза». А значит… значит, заложников должны держать не где-нибудь, а в том самом особняке «профсоюза» почти в центре Имжей, о котором Андрею рассказывал полковник.

Вот где они сейчас находятся! И вот почему вокруг так много людей. Сизов сознался, что банда состояла из шести человек. Трое мертвы, один сидит, один — московский сообщник… Всего один остается, откуда же другие? Да из «членов профсоюза», вот откуда!

Андрей облегченно перевел дух. Во-первых, «профсоюз» — не такие психованные выродки, как Сизовы, и вряд ли начнут резать пленников почем зря. Во-вторых, жизнь пленников — гарантия их собственной безопасности. Не только от правоохранительных органов, но и от «самарских». Если полковник приблизительно представляет сейчас, где и кто держит пленников, и какое противостояние намечается — он (с санкции генерала, разумеется) ни за что не позволит «организации» затеять «акцию истребления», чтобы не поставить под угрозу жизнь заложников. То есть, живые заложники превращают полковника и его спецподразделение в невольных союзников «профсоюза». А «профсоюз» — в невольных союзников органов, заставляя сражаться против общего врага.

Но именно поэтому заложников никто не рискнет освобождать — чтобы не нарушить неустойчивое равновесие, сложившееся к данному моменту. Пока «организация» анализирует новый поворот событий и не очень уверена, как действовать дальше — органы выигрывают время. А время сейчас — все. Чем больше «организация» будет медлить, тем окажется слабее, тем легче будет её разгромить. А если убрать «стопор» в виде держащего заложников «профсоюза» — «организация», перестав опасаться ножа в спину, развяжет настоящую войну за свое выживание.

Так что заложники становятся пешками в большой игре — пешками, которые пока что никому не выгодно двигать. Даже если их вдруг убьют, когда их жизнь перестанет представлять ценность — разгром «организации» стоит того.

Полковник понимал это — и поэтому согласился на вмешательство Богомола. Которая не связана правилами игры, и которая остается поэтому их единственной надеждой.

И подумать только, что Андрей сам выпустил из бутылки всех этих джиннов, когда попробовал заново копнуть забытое архивное дело… Но он ведь не мог поступить иначе.

«Прошлись мы с ней, значит, по магазинам, а потом в ресторан. В магазине она и мне костюмчик и пальто справила, а себе всякие тряпки набрала, поношенные, но с пристойным видом. Еще, я понимаю, так подбирала, чтобы оружие было удобно носить. А мне говорит, когда я насчет моих обновок заспорить вздумал:

— Ты кончай это, дед, а то что это за племянница такая получается, которая своего дядюшку для похода в ресторан обрядить не может?

Я и смирился. Продавщица, что вокруг меня хлопочет и помогает пиджак примерять, спрашивает:

— Что, внучка вам решила подарок сделать?

— Не внучка, — говорю, — а племянница, из Москвы приехала.

— А, если из Москвы, тогда понятно, — говорит продавщица.

Ну, пошли мы после всех этих магазинов при полном параде. Старое барахло, которое она завтра наденет, в большой пластиковый пакет сложено. Она мне по пути большую пачку денег сует.

— Держи, чтоб не я в ресторане платила.