Алексей Биргер - Война орхидей

— Нет, — засмеялась Людмила. — Я вполне согласна на то, чтобы вы отделили мне несколько псевдобульб. Пусть все будет по науке. Я уже поняла, что лучше вам доверять. Беневоленцев сказал мне, что с вашим мнением считаются не только в России. Вроде, с вами недавно советовался какой-то крупнейший немецкий коллекционер, у которого, кажется, ещё в Варшаве есть оранжереи…

— Немецкий? — Садовников растерянно нахмурился. — Беневоленцев что-то напутал. В последнее время у меня был только один англичанин, но он никакого отношения к Варшаве не имеет.

— Может быть, это я что-то напутала, — сказала Людмила. — Беневоленцев рассказывал несколько сумбурно.

— Да, водится за ним такой грех, — кивнул Садовников.

Она покинула Садовникова минут через пятнадцать, с бумажкой, на которой по пунктам были даны указания, как готовить почву и как заранее создать нужный температурно-влажностный режим, и оставив аванс за орхидеи, которые ей предстояло забрать через три дня. Ей было о чем подумать, пока она ехала в Тушино по поздней пустеющей Москве. У Садовникова побывал Беркутов, это факт. Чтобы в этом не было сомнений, он оставил явное указание на себя: фамилия «Черноорловский», образованная от «черный орел», была прямой перекличкой с фамилией «Беркутов». Но тут начинались вопросы. Зачем было называть себя так сложно, почему просто было не назваться Орловым или Ястребовым? Зачем так явно наводить на свой след? Неужели он оставил свой реальный домашний адрес? Даже «больную мать» упомянул — у его матери психика разрушена алкоголем, и, вполне возможно, страх перед телефонными звонками, на который он сослался, является одним из реальных её отклонений… Но это и намек для понимающих: если захотите отыскать меня по этому адресу, то будьте готовы к любым неожиданностям. И для кого тогда это послание — для нее, в расчете, что она доберется до садовника и поймет все, как надо, или для потенциальных преследователей, чтобы, поманив их «на живца», заманить в ловушку?

Одно было ясно: если она хочет навестить квартиру, адрес которой он оставил у Садовникова, ей следует предварительно позвонить. И сориентироваться в зависимости от результатов этого звонка.

Она не хуже Андрея поняла, что Беркутов ищет смерти, и хочет принять эту смерть от её руки. Но когда человек так активно набивается в смертники — за этим может скрываться что-то совсем другое.

Засада? Смешно. Неужели они воображают, будто её можно заманить в какую-либо засаду?

И, кроме того, она не ощущала опасности при мысли о засаде. А чутье её никогда не подводило — то чутье, когда улавливаешь нечто неуловимое в воздухе, и знаешь, что к этому месту приближаться нельзя.

Скорей, она ощущала за всем происходящим твердую режиссерскую руку. А кто, кроме Повара, мог быть этим режиссером, умело разводящим статистов по местам?

Но, если так, то картина получается совсем интересная. Вплоть до того, что её вызов в Москву мог быть отправлен Поваром — или, что этот вызов прошел через руки Повара и был им визирован.

Но тогда…

Во-первых, тогда чек на билет до Франкфурта является предупреждением: именно во Франкфурт ей соваться ни в коем случае нельзя.

А во-вторых… Повар не просто так предоставил Беркутову все возможности мстить и отдал ему голову Курослепова. В обмен, Беркутов должен преподнести ему какие-то другие головы. Очень важные?

Тех чеченцев, вместе с которыми Беркутов добрался до Москвы?

Что же это за чеченцы такие?

И Беркутов должен погибнуть — чтобы не осталось ни единой ниточки, по которой можно узнать, что именно Повар приложил руку к устранению этих особенных чеченцев. Таково условие, выдвинутое Беркутову Поваром — в обмен на право расправиться со всеми, кто погубил его сестру. И, возможно, в обмен не только на право, но и на любую посильную помощь.

И Беркутов принял это условие.

Но, если так, её главная цель — не Беркутов и не Курослепов, а некто иной…

«Черный орел»… Где же она это слышала?

И тут она вспомнила, где! Встали в глазах огромные рекламные плакаты, которые она совсем недавно видела по всему миру.

Впереди показалась площадь, на которой, как и положено, имелось несколько павильонов и палаток, работающих круглосуточно.

Остановив машину возле павильона, торговавшего аудио — и видеокассетами, она зашла вовнутрь.

— Здравствуйте, — обратилась она к сонному продавцу. — Скажите, у вас есть последний фильм Ван Дамма?

— «Черный орел», что ли? — откликнулся тот.

— Он самый.

— Да, конечно, имеется. Вот, пожалуйста.

Она приобрела кассету, вернулась в машину и, усевшись за руль, повнимательнее рассмотрела упаковку, не распечатывая её.

Из довольно бестолково составленной аннотации она поняла только, что, вроде, есть два суперагента — ЦРУ и КГБ — которые гоняются друг за другом, чтобы уничтожить друг друга, хотя им лучше бы объединиться, «чтобы уничтожить всех плохих».

Закурив от волнения и постаравшись сосредоточиться, она прочла все, что было написано на кассете. Подсказка это или совпадение? Вот цифры: год выпуска фильма — 1998, продолжительность — 93 минуты. Могут ли эти цифры что-нибудь значить? Номер телефона? Если эти цифры составить вместе, все равно для номера московского телефона её не хватает. Где надо добавить недостающую, спереди или сзади? И ведь подойти может любая цифра, от «1» до «9». Нет, если добавлять спереди, то надо исключить «6» и «8».

И что-то ещё ей мерещилось, что-то ещё пыталось проклюнуться в памяти — но никак не проклевывалось.

Нет, лучше танцевать от того, что у неё есть наверняка.

Достав мобильный телефон, она, для начала, набрала номер, который Беркутов записал Садовникову

Пока Богомол колесила по городу в поисках Беркутова, Повар тоже не терял времени даром. Он решил сделать, что называется, «ход конем» оставив, правда, кой-какие пути отступления, чтобы в случае неудачи не положить голову на плаху. Или, по крайней мере, не сразу положить.

Дело в том, что Повар понимал: он дошел до того этапа, дальше которого в одиночку можно и не пробиться. А довести дело до победы было жизненно необходимо — иначе полетит все наработанное за многие годы. Так что рискнуть стоило.

И ещё Повар понимал, что дни людей, которые могут похоронить его и «камнем придавить тяжелым, чтоб встать он из гроба не мог» за срыв операции «Миротворец» — операции, которая самому Повару все больше представлялась нелепой и почти бессмысленной в свете надвигающихся перемен — что дни этих людей сочтены. Они зарвались, слишком рано поверив, что высшая власть в стране сама плывет к ним в руки — и они слишком плохо представляли себе, чем живет страна, чем дышит, что в ней происходит.