Томас Хетхе - Дело Арбогаста

Каргес особо интонировал эпитет “лучшей” и сделал после этого заявления долгую паузу. Арбогаст все еще не понимал, чего ради священник пустился во все эти объяснения.

— Концепция о взаимоизоляции заключенных, разработанная квакерами, была в то время, знаете ли, воистину передовой. Цель при этом преследовалась двоякая: во-первых, надо было избежать дурного взаимовлияния заключенных, а во-вторых, длительное и полное исключение преступника из человеческого сообщества в любой его форме должно было усилить раскаяние и жажду вернуться в круг праведных. Чем сильнее страдал от одиночества изобличенный злоумышленник, тем отчаянней ему хотелось вернуться в мир уже исправившимся.

Арбогаст поневоле закрыл глаза. Он вспомнил об адвокате и понял неожиданно для себя самого, что это за усталость, на которую жаловался ему Майер. Весьма озвученная усталость, если так можно выразиться, усталость, до тошноты набитая словесами. Он потер себя по глазам костяшками пальцев обеих рук.

— Конструктивным ответом на подобный ход мыслей стало создание одиночных камер, вроде той, в которой вы сейчас находитесь, — услышал Арбогаст вместе с шорохом ладоней священника по неровной стене.

— Заключенный находился в камере круглые сутки, здесь он не только спал, но и работал, но и принимал пищу. Если же его выводили на прогулку в тюремный двор или на службу в капеллу, он должен был надевать маску, делающую его неузнаваемым, и не имел права ни с кем по дороге заговаривать. На прогулке он также находился в одиночном треугольном, как кусок торта, дворике. Один из таких двориков, — а пользовались ими до конца войны, — сохранился между первым и вторым флигелями. В церкви заключенные сидели в отдельных боксах, которые здесь в подражание англичанам называли стойлами и из которых вид открывался только на амвон. Вы ведь будете ходить к церковной службе, а, Арбогаст?

И вновь шорох мясистых ладоней о грубую тюремную стену. В последних словах священника заключался наконец первый настоящий вопрос — и удивленный Арбогаст открыл глаза и поднялся с места. Каргес, засмеявшись и чуть склонив голову, сложил руки на животе.

— Садитесь же, прошу вас, садитесь. Ну так как же: вы будете ходить к церковной службе?

— Да, ваше преподобие, разумеется.

— Вот и прекрасно. И позвольте вас заверить, этих боксов больше не существует. И у нас есть церковный хор. Может быть, вам захочется в нем поучаствовать? Арбогаст кивнул.

— Так вы утверждаете, что вы не виновны?

Арбогаст кивнул вновь. И пристально посмотрел на священника.

— А знаете ли вы, в чем смысл того, что избранная вам мера наказания связана с тюремным заключением?

Каргес поднес руку ко рту и забарабанил пальцами по нижней губе, посматривая поверх руки на Арбогаста. И продолжил он свои пояснения тихим голосом.

— Тюремное заключение означает, что вы лишились гражданских прав. То есть вы не имеете права принимать участие в выборах или, допустим, обращаться с петицией к правительству. А знаете, почему? Потому что вы, Арбогаст, выпали из жизни. Ваше тело, запертое государством в тюремных стенах, обладает, если так можно выразиться, экстерриториальностью. Вы улавливаете мою мысль?

Арбогаст покачал головой.

— Это территория противника. И не имеет ни малейшего значения, виновны вы или нет. Понимаете? И понимаете, наверное, на чью только помощь вы можете рассчитывать?

И Арбогаст вновь покачал головой.

— Единственным эмиссаром, единственным посредником между двумя враждебными мирами, одним из которых является государство, а другим — ваше преступное тело, оказываюсь я. Мы ведь, священники, занимаемся не телом, а душою, она отдана нам во власть. Понимаете, Арбогаст? Ибо какова наша задача? Мы можем заново освятить ту землю, которая признана оскверненной. Подумайте об этом, подумайте хорошенько. И перестаньте толковать о своей невиновности. Невиновных людей не существует в природе.

Арбогаст кивнул. Через четверть часа после ухода священника за ним пришли двое вахмистров и препроводили его в парикмахерскую, расположенную этажом ниже, то есть в камеру, в которой и жил, и трудился заключенный-цирюльник. У его двери выстроилась очередь из трех человек. Арбогаст кивнул им, они кивнули в ответ, но никто не произнес ни слова, В конце концов Арбогаста позвали к цирюльнику.

— А ты что за гусь? Вроде бы новенький.

Арбогаст сел на конторский стул, поставленный в центре камеры, и цирюльник, засучив рукава тюремной униформы и перекинув через левую руку узенькое полотенце, как это делают кельнеры, тут же принялся его стричь.

— Длина волос два сантиметра. К сожалению, у нас нет выбора, — торопливо пояснил он.

— Я — Ганс Арбогаст.

Цирюльник ничего не ответил. Молча он подстригал волосы, измеряя их длину толщиной собственного пальца, и Арбогаст терпеливо покорствовал ему. В последний раз в Грангате перед началом процесса его стриг настоящий парикмахер, приглашенный в следственный изолятор. А сейчас ему было наплевать на то, как он будет выглядеть.

— Значит, Арбогаст?

Подняв взгляд, Арбогаст увидел тридцатилетнего темноволосого мужчину в твидовом костюме, который, раздобыв откуда-то стул, подсел к нему.

— Я учитель Ихзельс. Вы ведь закончили среднюю школу, не правда ли? Я смотрел в деле.

— Да. В сорок четвертом.

— А почему не захотели учиться дальше?

— Мой отец этого хотел, но мне и в школе-то было трудновато. Я поступил в подмастерья к мяснику.

— Ваш отец умер?

— Да, пять лет назад. От удара.

— Искренние соболезнования. Если хотите, можете продолжить образование прямо здесь. Или что-нибудь практическое, или в заочной форме. Кроме того, можно заниматься иностранными языками. И еще у нас есть библиотека. Ею занимаемся мы с господином Мильхефером, и к настоящему времени она насчитывает около десяти тысяч томов. Все аккуратно обернуты в бумагу, и каждую неделю вы можете заказать себе новую книгу. У вас будет библиотечная карточка.

— Готово, — сказал цирюльник.

— Пойдемте же, теперь вам надо к врачу, — сказал учитель. Он взял Арбогаста под руку и побудил его подняться со стула. Ухмыляясь, смахнул с плеча у заключенного пару волосинок и кивнул цирюльнику. — Отличная работа, Рихард!

Вахмистры, дожидавшиеся за дверьми в коридоре, повели Арбогаста на медосмотр. Ординаторская, как, кстати, и тюремный лазарет, находилась в главной башне. Арбогаст начал привыкать к ритму отпираемых и вновь запираемых дверей. Надо идти, затем останавливаться и ждать, пока не отопрут, делать еще один шаг и вновь застывать в ожидании, покуда за тобой не запрут, потом идти дальше. Перед входом в лазарет еще один контроль. Наконец его провели в кабинет, велели раздеться, после чего пришлось снова ждать, пока не подзовут к письменному столу. Там уже сидели двое вахмистров с личными делами возле открытого сейчас канцелярского шкафа, в котором хранились истории болезни.