Александр и Татьяна Ковальчук - Как стать маньяком. История жертвы обвинения

– Ладно, ты не нервничай. А хочешь – накричи на меня, оторвись! Выпусти пар!

– Не могу я так – ты ведь совершенно ни причём. Ну и за что я на тебя кричать буду? К тому же ты прекрасно знаешь, что я и по делу не очень-то кричу.

– А зря – пар надо выпускать, иначе можно взорваться.

– Я его и выпускаю, только другим местом и так, чтобы не было слышно…

– Всё шутишь?

– А что делать? – грустно улыбнулся Степаныч, – по твоему совету ошпаривать горячим паром своих близких? Так ведь они – а сейчас самая близкая у меня ты! – ни в чём не виноваты. Может я и не прав, но если встаёт вопрос о том обжечь жену или свариться самому… лучше уж самому.

– Но зачем?

– Только не говори мне, что ты поступила бы иначе. У тебя нормальное воспитание любящих родителей и ты тоже не подставишь ближнего. А вот кто-то считает в порядке вещей – утопить ближнего своего. Хотя и непонятно нормальному человеку – как можно ради благополучия одного ребёнка смешивать с грязью другого?!

– Тебе же больно!

– Да, но это не означает, что свою боль я должен перекладывать на плечи другого человека. Делиться надо хорошим. А плохое… зачем швыряться грязью по сторонам? Я представляю – что сейчас думает обо всём этом твоя мать!

– Она в шоке!

– Правильно. Для нормального человека такие взаимоотношения в семье выглядят чем-то… из ряда вон выходящим. И уж тем более она не желала своему ребёнку, чтобы он оказался рядом с таким дерьмом.

– Ладно, Саш, разберёмся…

А на одном из предыдущих заседаний выступил отец Степаныча. Надев благообразную маску с милой улыбкой, он в изысканных выражениях обрисовал перед судьёй собственного сына как конченого уголовника, не имеющего за душой ничего святого. В частности, он говорил о том, что сын подаёт плохой пример своим детям. На что Степаныч только грустно улыбнулся – «А сам-то ты какой пример им подаёшь, смешивая своего сына с грязью?» – но вслух ничего не сказал. В конце концов, судья сам не дурак, коль посажен на это место.

Степанычу же почему-то вспомнились заключительные слова из рассказа О’Генри (любил он этого писателя и многое помнил почти дословно) «Чья вина?»: «…Чтобы больше не было этих неправых арестов, не то берегись. По этому делу тебе следует арестовать рыжего, небритого, неряшливого мужчину, который сидит в одних носках у окна и читает газету, пока его дети играют на мостовой. Ну, живей поворачивайся!

Глупый сон, правда?»

Действительно – наивные детские сны без предупреждения сменились жестокой взрослой реальностью…

– А ты никогда не задумывался, что маньяком в наше время стать очень просто? – с иронической улыбкой глядя отцу в глаза, спросил Степаныч.

– Может быть, но не все ими становятся! – сердито ответил отец, ещё не понимая – куда клонит сын, но уже почувствовав подвох в его голосе.

– Да, становятся не все. Не всех с детства лупят за малейшее непослушание, и не все убегают из дому. Не каждому уготовано рассчитываться за чужие грехи… Да и из тех, которые становятся маньяками, лишь единицы становятся «Маньяками» с большой буквы.

– Нашёл, чем хвастаться! – буркнул отец.

– А я не хвастаюсь. Да, прозвище не особенно почётное, но… как говорится «не имя делает человека, а человек имя». Как бы там ни было – тебе всё равно всего не объяснишь – но с этим именем я умудрился пройти через все 15 лет. И я не только не упал под гнётом позора от такого имени и связанной с ним славы, но и сделал имя известным – оно стало моей визитной карточкой.

Ко мне обращались за советом или помощью, меня ценили как специалиста в своей области, меня уважали, меня боялись, меня игнорировали, меня ненавидели. Говоря короче и понятнее – несмотря на все усилия своих недоброжелателей, которые постарались обеспечить мне маньяческую славу, я жил почти нормальной жизнью обычного человека… – воспоминания о прошлом вызвали у Степаныча улыбку.

– «Почти!» – усмехнулся отец.

– Да, папа, «почти» – я был несколько ограничен в пространстве, и из моей жизни, к примеру, было исключено общение с женщинами, не было возможности выезжать куда-то. Но ведь эти «блага» и у свободных людей не у всех есть. Разве не так?

– Ты и тут о женщинах?! – с ехидцей переспросил отец своего сына.

– Не в женщинах дело, и ты это прекрасно понимаешь. Не надо передёргивать! Просто для обычного среднестатистического человека они являются неотъемлемой частью жизни…

– Тебе бы надо остаток жизни грехи замаливать после случившегося…

– Грехи замаливать, папа, надо всем – и тебе в том числе. Но не в этом сейчас дело – ты снова всё переворачиваешь с ног на голову! Я о женщинах упомянул только в том смысле, что это благо или зло недоступно тем, кто находится в заключении. Всем поголовно. Если по поводу других «нельзя» могут быть какие-то исключения, то в этом плане все равны. И говорю я далеко не только о сексе, когда упоминаю женщин – с ними ассоциируется, прежде всего, домашний уют, умиротворение, расслабление… Бывают, конечно, и исключения, но… зачем было жениться на такой?! Ну а коль уж «бачили очi, що брали…» остаётся только крепиться.

– Это ты о своей Татьяне?

– Не трогай Таню своими грязными руками! – резко осадил его Степаныч. Он понимал, что не стоит так говорить с отцом, но, когда речь зашла о жене, остановиться уже не мог.

– Это мои-то грязные? Ты на свои лучше посмотри! – пытался брыкаться отец.

– С моими всё в порядке. А Таню не трогай! – в то время, когда вы все – ближняя, так сказать, родня! – отвернулись от меня… да что там отвернулись – отбросили в сторону и всем семейством дружно начали забрасывать меня грязью!.. – именно она, а не кто-нибудь другой, поделилась буквально последним и помогла не упасть окончательно. А вы продолжаете бросать грязь, не стесняясь того, что попадает и в неё!

– Как у тебя язык поворачивается говорить такое? – брызгал слюной Коновальчук-старший.

– А разве я вру?.. Хотя, конечно, вам было бы удобнее, чтобы я молчал…

– А что ты можешь сказать против нас, которые перенесли столько позора из-за тебя! – распсиховался отец.

– Сказать?.. А надо ли что-то говорить? – Саня криво улыбнулся, – ваши дела говорят сами за себя. Начнём сначала – первые побои начинаются, когда мне было лет 10–11. И однажды я решаю сбежать из дому, дабы… не чувствовать в буквальном смысле тепло отцовской руки. Потом побеги учащаются и ты, не справляясь с проблемой, упекаешь меня в психиатрическую больницу. А мать всё это время молчит, даже не пытаясь тебя поправить. Дальше наступает 1983 год. В результате побега из дому после очередного твоего рукоприкладства я ввязываюсь в драку с таксистом из-за денег и попадаю в тюрьму. А в 1984 году получаю за это 4 года усиленного режима. На тот момент я ещё не был совершеннолетним, и потому попал на малолетнюю зону. А вы благополучно приобретаете машину и начинаете строительство дачного домика – вместо того, чтобы попытаться вытянуть сына из тюрьмы.