Ян-Филипп Зендкер - Шепот теней. Пробуждение дракона. Книга 1

– Не прикасайтесь ко мне, – не поднимая глаз, прошептала Аньи.

Пол вспомнил отчаяние на лице Элизабет Оуэн, плачущую Мередит и себя, рыдающего в подушку рядом с мертвым Джастином. Сколько же существует разных способов для выражения любви и скорби, горя и радости? Остается только удивляться, как мы вообще понимаем друг друга.

Мышцы ее лица расслабились, но кожа стала белой как снег, как будто жизнь уходила из нее с каждым выдохом. Взгляд бесцельно блуждал по комнате.

– Я отвечу на два ваших вопроса, потом вы оставите меня. Вам ясно? – почти беззвучно спросила она.

– Да, – кивнул Пол.

– Я вас слушаю.

– Что вы делали в Шанхае? – машинально выпалил Пол.

– В последние месяцы мы бывали там часто. Майкл встречался с Ван Мином – директором «Лотус метал». Но об этом лучше меня вам расскажут его родители.

– Где я могу найти этого Ван Мина?

– Это ваш второй вопрос?

– Нет. – Пол задумался. – Почему вы боитесь Виктора Тана?

– Почему я боюсь Виктора Тана? – переспросила Аньи, как будто чтобы удостовериться, что правильно поняла вопрос. – А вы с ним знакомы?

– Нет.

Она кивнула:

– Иначе не спросили бы меня об этом.

– Это не ответ.

Она замолчала, уставившись куда-то в пространство, и продолжила таким же тихим, бесстрастным голосом:

– Полагаю, любой, кто хоть немного знает Тана, его боится.

– И Майкл Оуэн?

– Я имела в виду китайцев, Майкл и его родители – нет. Поначалу меня это удивляло. Майкл производил впечатление мужественного, уверенного в себе человека, каким я и представляла себе настоящего американца. Он не боялся ни полиции, ни чиновников, ни Тана, когда тот ему угрожал. Но со временем стало ясно: он просто не понимает, с кем и чем имеет дело. Чтобы бояться, нужно по меньшей мере видеть опасность. «Правда на моей стороне, с нами ничего не случится», – говорил он. Правда… – Она горько усмехнулась. – В Китае! – Теперь ее голос окреп и выражал удивление наивностью Майкла. – Он старался. Здесь мне не в чем его упрекнуть. Даже пытался учить мандаринский. В книжках он вычитал, что между американцами и китайцами много общего. Иногда мы даже спорили на это тему. «Не забывай, ты не в Висконсине», – предупреждала его я. «Какая разница, дорогая? – улыбался он. – Весь мир грезит американской мечтой». На это я возражала, что у нас, китайцев, своя мечта, китайская. Но Майкл только смеялся: «Местная разновидность, не более. Это одно и то же». Мне так и не удалось его переспорить.

– А почему Тан ему угрожал?

– Майкл постоянно спрашивал меня, – продолжала Аньи, не слыша его вопроса, – отчего я так труслива? «У любого человека отыщется множество причин для страха, – отвечала ему я. – Но у китайцев их больше, чем у кого бы то ни было».

– Почему Тан угрожал ему? – повторил Пол. Она неопределенно покачала головой. – Он имеет какое-нибудь отношение к убийству?

– Этого я не знаю, это предстоит выяснить вам. Мы договаривались, что я отвечу только на два ваших вопроса. Я сделала это и теперь прошу вас уйти. Пожалуйста…

– Чем я могу вам помочь?

– Вы знаете чем.

– Может…

– Нет, – перебила Аньи. – Вы окажете мне огромную услугу, если оставите меня.

Она повернулась и пошла к двери.

Пол последовал за ней. Она знала больше, чем была готова рассказать, в этом он почти не сомневался, но на сегодня он получил от нее все, что мог.

Оставалось позвонить Дэвиду и попросить его как можно скорее приехать в Алмазные Виллы. У комиссара, с его опытом, было куда больше шансов разговорить Аньи.

Она открыла дверь:

– Не беспокойтесь за меня, – и впервые подняла на него глаза.

На чьем еще лице видел Пол столько отчаяния?

Можно ли прожить жизнь без лжи? Все время идти дорогой правды и ни разу не покривить душой? Речь шла не о мелком жульничестве, облегчающем повседневное существование каждого человека, не об отговорках, с помощью которых обычно оправдывают опоздания на работу или то, что забыли поздравить друга с днем рождения. Дэвид имел в виду те тайны, которые человек проносит через всю жизнь. Что это может быть? Один утаил от родственников наследство, другой имеет ребенка на стороне, третий влюблен в родную сестру или брата, четвертый обманул друга или делового партнера.

Дэвид спрашивал себя, есть ли такая тайна у Мэй? Может, она всю жизнь любит другого мужчину или имела роман на стороне? Такое невозможно себе представить, но разве он готов за нее поручиться? Жил ли на свете когда-нибудь хотя бы один человек, чья биография не основывалась бы на обмане, фикции? Можно скрывать это до самой смерти или любая тайна отыщет в конце концов лазейку наружу? И что потом сделает она с человеческой жизнью? Как поведут себя Мэй, Пол и Чжен, когда узнают, что столько лет скрывал от них Дэвид? Увидят ли после этого все сказанное и сделанное им в другом свете? Отвернутся от него или простят?

Разве у него был выбор? Дэвид смотрел на волны, стремительно расходящиеся от носа катера. Всю страну охватила истерия, а шестнадцатилетний Чжан хотел занять свое место под солнцем. Он слишком принадлежал этому обществу, чтобы иметь выбор. Кроме того, он не видел вокруг никого, кто бы ставил под сомнение идеи Мао Цзэдуна и политику Коммунистической партии. Дэвид был слепцом, сам того не подозревая.

Но культурная революция закончилась в 1976 году, и тогда выбор появился у всех, кто так или иначе оказался причастен к этому безумию. С некоторых пор Дэвид делал выбор каждый день, и все в пользу молчания и против правды. И за это уже он сам, лично нес полную ответственность и не имел никаких оснований перекладывать ее на партию, политического комиссара или великого председателя. Как буддист, он слишком хорошо осознавал это. Мы, и никто другой, властны над нашими поступками, это наша, и только наша, жизнь.

Это понимание пришло Чжану поздно и само по себе было освобождением. Но, как и всякое освобождение, оно принесло с собой новые сомнения и неуверенность в себе.

От этих мыслей Дэвиду стало плохо, и он поднялся на палубу. Катер со стремительностью ракеты рассекал морские просторы. Вспененный множеством судов, залив напоминал ванну, в которой плещутся дети. Теплый ветер растрепал Дэвиду волосы. Волны отчаянно бились о борта, то подкидывая катер, то опрокидывая его в разверстую пасть пучины. Качка лишь усугубила недомогание Дэвида. Он прислонился к борту и попробовал сосредоточиться, но вместо этого ощутил приступ рвоты. Желудок протестовал, выталкивая наружу недавний обед: поджаренную лапшу и суп вонтон. Что-то перелетело за борт, остальное выплеснулось на брюки и ботинки. Дэвид ощутил отвратительно-едкий привкус желудочного сока. Тут же захотелось исчезнуть, спрятаться от того, что ждало его в Шэньчжэне. При одной мысли о том, что предстоит допрашивать Аньи, его трясло, как в лихорадке.