Святослав Логинов - Фантастика и Детективы, 2014 № 3 (15)

— Ах, да. И как успехи?

— Всё пучком. Клиента отправлю завтра же прямым рейсом.

— Встречу. Спасибо, брат, удружил. Кто он?

— Гений.

— Ладно. Ты можешь купить мне театр?

— С ума сошёл? Какой ещё театр?

— Большой.

— О’кей. Скинь размеры, насколько большой тебе требуется, я закажу тотчас.

— Так себе шутка.

— Лёша, ты вроде собрался заняться драмой, я не ошибся? Я тут драматурга искал, а не балетмейстера. А Большой театр, он к твоему сведению, когда-то был оперным и балетным. Но это всё в прошлом. Теперь там конгресс-центр. Если тебе нужно партийный съезд провести или экономический форум, то самое то.

— Всё что мне нужно, это красивая дореволюционная коробка с историей.

— Кладбище, — произнёс гений полушёпотом, провёл рукой, как проводят все демиурги, и замолчал, ожидая, по-видимому, уже сейчас бурных аплодисментов и шороха лавровых листьев.

— Кладбище? Отлично. Прямо на сцене?

— Да. Декорации подойдут самые примитивные. Кресты, оградки, деревья. Но там обязательно должна быть аллея и лавочки.

— Так.

— На кладбище приходят люди.

— Люди.

— Да. Они навещают усопших родственников.

— Поразительно!

— Я вижу, вы не в восторге от идеи, — насупился гений.

— Ну, что вы. Дурная привычка к немотивированному сарказму. Продолжайте, прошу вас.

— А то смотрите, — обиделся гений. — Мне-то не трудно. Могу написать про групповой секс рабочих на рыборазделочной фабрике. Кровавые потроха, чешуя, потные переплетающиеся тела… дисковая пила в сантиметре от пальцев.

— Нет, нет, мне нужно что-то более консервативное. Вот что. Давайте-ка я ещё раз поясню. Мы сняли вам номер, там есть компьютер, можете заказать еду, выпивку. Сейчас вы пойдёте туда и напишете то, что хотите, к чему лежит душа, то, что мечтали создать всю жизнь. Я не собираюсь вмешиваться в творчество, советовать, править, вообще не буду заглядывать к вам. Но прежде я хочу, так сказать, оценить фронт работ.

— Всё к чему лежит душа?

— Самое сокровенное.

— Актов будет пять. Но фактически получится один большой акт, перебитый длинными паузами. Никаких антрактов. Персонажи во время пауз будут сидеть на скамейках и молчать. А дни будут меняться посреди актов, проходом через кладбище группы работников с лопатами. Это будет своего рода антитеза парада масок комедии дель арте. Не маски — мрачные злые физиономии кладбищенской мафии.

Алексей кивнул.

— Ну, так вот. Диалоги персонажей как бы перетекают из одного дня в другой. Все эти люди словно не чувствуют времени. На кладбище время остановилось!

— Хорошо.

— Они немного сумасшедшие. Сочиняют покойникам жизнь. Девушка, у которой родители при жизни ругались, ненавидели друг друга, а теперь лежат рядом, придумывает им любовь, романтические приключения. Женщина, потерявшая ребёнка, приносит ему учебники за следующий класс, советует в какой институт поступать. Мужчина, который тяготился женой-инвалидом при жизни, теперь находит ей клинику, придумывает излечение и счастливую жизнь…

Они размышляют вслух, говорят с мертвецами, а потом монологи начинают постепенно перерастать в диалоги. Они замечают друг друга, знакомятся. И вдруг выясняется, что судьбы, как усопших, так и живых крепко переплетены.

Воодушевлённый гений метался по комнате и пересказывал ещё не написанную пьесу. Он строил гримасы, размахивал руками, нагонял жуть и заставлял смеяться. Да, гений умел плести кружева сюжета, а скелеты из шкафов так и валились. И, конечно, любовь. Всё явно шло к финальному поцелую, но…

— И вот! Он и она стоят лицом к лицу. Между их губами не больше дюйма, — гений рубанул рукой. — Занавес!

— Именно дюйма?

— Дюйма, — заверил гений.

— Знаете что? Я бы вырезал в занавесе огромную дыру, чтобы зритель мог увидеть этот вот поцелуй.

— Хм. В этом что-то есть. Капелька постмодернизма не повредит, думаю. Но знаете…

— Да?

— Это всё режиссура, а у меня — занавес!

Зазвонил телефон.

— Не могли бы вы взять трубку, — попросил Алексей.

Лопарёву он позвонил ночью.

— Что с площадкой Серёга?

— Малый театр тебе подойдёт? — буркнул тот. — Не такой большой, как Большой, но с историей.

— Что там сейчас, какое-нибудь казино?

— Не угадал. Там живёт министр образования.

— Что, прямо так и живёт в театре?

— Жил. Но теперь ему стало тесно. Похоже, ворованные школьные завтраки во все комнаты уже не помещаются.

— Ну да, он же Малый. И сколько просит министр?

— Двенадцать миллионов.

— Покупай.

— На фирму?

— Нет. Это не наш профиль. Зарегистрирую другую. Возьми в уставной капитал из моих личных средств.

— Твоих личных хватит только на вешалку. Вот с неё и начни. По завету Константина Сергеевича, так сказать.

— Можешь продать мои акции? Только так, исподволь.

— Сколько?

— Десять процентов.

— Исподволь? Десять процентов?

— Постарайся.

— Уйдём в красную зону.

— Мне почему-то кажется, что не уйдём.

— Только в том случае, если кто-то будет их активно скупать.

— Вот именно. И тогда ты продашь ещё десять.

— Хорошо. Но должен тебя предупредить Лёша, что ты играешь с огнём. Ты теряешь контрольный пакет. Пусть формально акции на рынке распылены, но у каждого из твоих компаньонов в руках окажется судьба фирмы. Не стоит вводить людей в искушение. Это Воронья Слободка, Лёша.

— Не дрейфь, Серый! Ты всегда доверял моей интуиции, поверь ещё раз.

Несколько дней он занимался рутиной. Встречался с местным коммерсами и заключал контракты на продакт плейсмент. Отказов не было. Шум в прессе подогревал интерес к проекту. Вадик работал, как на конвейере, вставляя в фильм образцы продукции и лейблы.

Наконец, гений закончил работу. Старый косматый медведь выбрался из берлоги и щурился от яркого света. В руках он держал пухлую распечатку.

На этот раз Алексей подготовился. Он изучил репертуар и заранее прочёл «Клетку» Марио Фратти. Предполагая проблемы, позвонил Чебурашке. А ещё — надел смокинг и повязал бабочку.

С тем же успехом он мог явиться в костюме пингвина. Никакой реакции публики. Однако зал был почти полон. Заряженная пресса создала нешуточный ажиотаж.

Анна играла великолепно. Она просто источала флюиды соблазна и порока. Под песенки Челентано её героиня соблазняла простака Крестьяно. Очень символично в свете предстоящих событий. И томики Чехова в качестве библии. Замечательно. Декорации добавили пьесе чуточку авангарда. Вместо клетки на сцене стоял большой шкаф — стенка. Там, за сдвижными стёклами и обитал сумасшедший Крестьяно, передвигаясь как буквализированный книжный червь из секции в секцию.

— Я теперь свободна, я могу уйти… — произнесла Кьяра в финале.