Тед Косматка - Мерцающие

Так могло быть. Это я мог себе представить.

У Сатвика полный багажник оборудования. Камнем на шее. Возможно, он устал от экспериментов, устал писать отчеты. Устал гоняться за тем, чего и быть не может: за теми, кто среди нас, но не мы. На сиденье рядом с ним звонил телефон. От звонков он тоже устал. Не обращал внимания.

Остались только ветер, темнота и белые полосы на шоссе.

Я старался в это поверить.

Сатвик вырвался на волю. Отступил.

Может быть, он соскучился по логической простоте вентильных матриц. Или устал от вопросов без ответа. Или все дело в том мальчике. Последняя соломинка. Мальчик из Нью-Йорка – тот, что его выследил.

«Один знает».

Через тридцать миль телефон снова зазвонил. Сатвик посмотрел, кто это. Опять из лаборатории. Свет экранчика бросал зеленоватый отблеск на сиденье машины. Ему хотелось ответить. И хотелось не отвечать. Ему нужно время, решил Сатвик. Несколько дней. Время, чтобы навести порядок в голове. За несколько дней он во всем разберется. Так подсказывала интуиция – та самая, которая чуяла ошибку в схеме, когда Сатвик ее еще не видел. Иногда чем усерднее вглядываешься, тем меньше видишь. Он стоит слишком близко к проблеме. Взяв телефон, он вышвырнул его в окно. Он никогда не поддавался порывам, а сейчас поддался, и ему сразу полегчало. Так хорошо не было уже много недель. С тех пор как Роббинс дал пресс-конференцию.

Он ехал дальше, оставляя телефон позади. Наматывал милю за милей. Он купит новый телефон, только вот несколько дней отдохнет.

Все могло быть вот так просто.

Или он ехал по шоссе с полным багажником оборудования, а сзади его догнала другая машина.

Темная лента шоссе.

Сатвик держал пятьдесят пять миль в час, а вторая машина догоняла.

В ней три человека. Те самые, кто слал письма в лабораторию. Они рассержены. Встревожены.

Задняя машина пошла на обгон, и в темное окно высунулся невидимый ствол. Сатвик слушал радио и вспоминал дом. Он слишком давно не был дома. Он дал себе слово сегодня же позвонить жене. В первую же подходящую минуту. Он забыл зарядить телефон, аккумулятор сел, а когда зарядился, оказалось, что нет связи. Он ехал по пустыне. По обе стороны дороги глушь.

Хватит с него дорог. Хватит искать дно там, где дна не видно.

Мимо пронеслась машина.

Он потянулся к кнопке приемника, когда уголком глаза увидел: ствол показался и скрылся вместе с обогнавшей машиной.

И лицо Сатвика обмякло за миг до того, как спустили курок.

Выстрел осветил пространство между машинами, а потом еще несколько сот футов машина Сатвика шла так, будто ничего не случилось, потом уклонилась вправо, к обочине, не снижая скорости. Машина ударила в ограждение на скорости пятьдесят пять миль в час, завиляла, ударила еще, а потом вылетела на травянистый откос, уходящий к лесу, мелькнула ракетой и скрылась из вида, канула в чащу, пропала. Темнота приняла его, как конверт, и заклеила клапан.

Могло быть и так.

Или он, как сказал Джереми, просто потерял телефон. Или зарядник потерял.

Он мог быть в Нью-Джерси или в Нью-Йорке. Или рядом, в Бостоне. В такой же комнате мотеля.

– Я пришел повидаться с мистером Роббинсом.

Секретарша улыбнулась.

– Вам назначена встреча?

Она была молоденькая и пухленькая, с очень ровными, очень белыми зубками, и все в ней дышало опрятностью и точностью. Даже волосы были точны – ни волоска не на своем месте.

Жаль было ее разочаровывать.

– Нет.

– Извините, – сказала она. – У него весь день расписан. Вам придется записаться. Мы составляем график встреч заранее, за несколько недель.

– Мне нужно его видеть, – объяснил я. – Я приехал издалека.

Ее улыбка не дрогнула.

– К сожалению, это невозможно.

Приемная, где мы разговаривали, была достойна Овального кабинета. Роскошный голубой ковер, облагороженные картинами стены. Своды потолка поднимались к небу. Не меньше пяти человек сидели среди этой обдуманной роскоши, ожидая свидания с великим человеком.

– Он там? – спросил я. И шагнул к резной двойной двери у нее за спиной.

– Боюсь, он не сможет вас принять.

Мне приходило в голову просто пройти мимо и открыть дверь, но что-то в беззаботности секретарши, в ровном блеске уверенной улыбки подсказывало: стоит коснуться этих створок без разрешения, и я окажусь на полу носом в пышный ковер.

Возможно, с высоких сводов обрушится парашютный десант. Или она сама меня уложит.

Я выбрал дипломатический подход:

– Меня зовут Эрик Аргус, и…

– О, я вас знаю.

Я умолк. Ее улыбка не коллапсировала.

Я обвел глазами комнату. Теперь все смотрели на меня. Пора было зайти с другой стороны:

– Может, вы скажете ему обо мне, а он уж сам решит, принимать меня или нет?

– Он принимает только по графику…

– Я два часа провел за рулем. Прошу вас, потратьте две секунды, спросите.

Ее броня дала крошечную трещинку. Миг колебания. Я поднажал:

– Если он узнает, что я приезжал, а ему не сообщили…

Улыбка в левом уголке ее губ сузилась на долю миллиметра.

– Прошу вас, – повторил я, – две секунды.

Мне показалось, что она очень долго рассматривала меня, прежде чем потянуться к интеркому.

– Сэр, – проговорила она, – простите, что прерываю, но здесь Эрик Аргус. Он не записан на прием.

Интерком молчал верных восемь секунд, и все это время секретарша не сводила с меня глаз. Я уже начал думать, что ответа не будет, когда динамик щелкнул:

– Пусть войдет.

Проходя, я чувствовал на себе гневные взгляды других посетителей. Так смотрят на парня, который объезжает пробку, чтобы втереться первым.

Роббинс сидел за столом напротив двоих других. Эти двое обернулись. Акулы в деловых костюмах.

– Прошу меня извинить, – обратился к акулам Роббинс. Оба кивнули и встали. – И, пожалуйста, закройте за собой двери.

Дверь щелкнула шепотом. За щелчком последовало молчание банковского сейфа.

– Эрик Аргус! – торжествующе провозгласил Роббинс, когда мы остались одни. – Сколько раз я просил вас о встрече?

Он был мельче, чем я думал, и без телевизионного грима не такой ухоженный и лощеный, но в остальном тот самый человек, которого я видел по кабельным каналам.

– Помнится, дважды.

– А теперь вы вдруг возникаете здесь, где ваше появление отнюдь не желательно. Я очень занят, мистер Аргус. Чем обязан честью?..

Лицо его было холодным и невыразительным. Сесть Роббинс не предложил. Вероятно, встреча предполагалась такой короткой, что садиться и не стоило. Кабинет его оказался столь же огромным, сколь и броским, – обставлен как вся его жизнь. Несколько мягких кресел, картины на стенах, одна непременная книжная полка с солидными кожаными томами. Балконная дверь за его спиной открывалась в маленький закрытый дворик.