Тед Косматка - Мерцающие

– Потому что я узнала больше, чем они думают. Узнала, кто они на самом деле. – Она замолчала на полуслове и взглянула на меня. – В фонде я впервые наткнулась на ваше имя.

– В связи с экспериментом.

Она покачала головой:

– Гораздо раньше. – Отвернувшись, Викерс пошла дальше. – Я участвовала в сборе информации и оценке групп, готовила материал для премии «Дискавери». Мы следили за разными темами. Там сложная система оценки, выбора работ, требующих особого внимания. В список попадают сотни проектов и тысячи имен. Я поначалу думала – мы пытаемся отобрать достойнейших, но понемногу поняла, что там другое.

– И что же?

– Заявленные цели фонда – ложь. Мы не стремились награждать за достижения. Мы пытались их предсказать.

– Предсказать?

– Да.

– Зачем?

Она не ответила. Просто повернула обратно к трейлеру и сменила тему:

– Брайтон в пентхаусе о чем с вами говорил?

– Он много наболтал всякой бессмыслицы, – ответил я.

– Я бы попробовала разобраться.

– Он толковал о волнах. Об антропном принципе. О роге Гавриила.

– Ах, о роге, – протянула она. – У него слабость к классике. Еще что-то упоминалось?

Я стал вспоминать. В памяти мелькнул лифт. Металл под щекой. Я встряхнулся.

– О каком-то аберисе или абрексе.

– Абераксия.

– Точно, так и звучало.

– Значит, она все же существует. Что Брайтон о ней говорил?

Вот она, игра. Плати или пасуй. Я читал это в ее взгляде, в том, как она ждала ответа. Я остановился. Викерс сделала еще два шага и только тогда заметила, что идет одна.

Она обернулась ко мне. В любых переговорах, в любой торговле должна быть черта, которую нельзя переступать. Я до своей дошел. Викерс хватило ума это понять. Торговля – это когда не только даешь, но и получаешь. Пришла моя очередь задавать вопросы. Она бесстрастно ждала.

– Зачем Брайтон хотел меня убить? – спросил я. – Зачем убил моего друга?

Лицо ее не дрогнуло, но в глазах появилась усталость – усталость разбитого полководца.

– В мире есть тайны, – начала она. – И те, кто их хранит. Ваш ящик рассказывал о том, о чем следовало молчать.

Я вспомнил Сатвика. Минимизировать. Оцифровать. Превратить в товар. Я вспомнил его завернутым в брезент.

– Нет, – возразил я, – не так просто. Статья уже опубликована. Брайтон говорил о людях, у которых волна не коллапсирует. Назвал их обреченными.

– Слово не хуже других.

– Что он имел в виду?

– Вы физик, – напомнила она. – Как по-вашему, что?

– Не знаю.

– Это потому, что вы подходите не с того конца. Они, что ни говори, не тайна.

Что-то было в ее лице, в ее взгляде – как будто я не замечал очевидного.

– Вы хотите сказать, что тайна – мы?

– Конечно, – улыбнулась она.

Противоречие существовало всегда. Свобода воли в детерминированной Вселенной. Математика ведь смертельно серьезна. Она отказывает только на нас. Тайна не в тех, кто не способен вызвать коллапс волны. Тайна в тех, кто это может.

– Само сознание, – подсказала Викерс. – Оно ведь всегда было тайной.

– А что с обреченными? Кто они?

– Считайте их соединительными тканями мира, – предложила она. – Они работают, растят детей. Они голосуют в странах, где принято голосовать, и бунтуют там, где бунтуют. Они стоят за переворотами, или умирают ради переворотов, или подправляют результаты выборов. Они – молчаливое меньшинство, функционирующее в пределах сложного набора параметров. Они поддерживают общественный порядок, чтобы общество росло и процветало.

– Не понимаю.

– Антропный принцип требует всего лишь, чтобы Вселенная могла порождать жизнь, а давайте пойдем дальше. Не должна ли она еще и порождать культуру? Пропорциональное соотношение ролей? Обреченные помогают направлять порядок вещей соответствующим образом.

– Вы хотите сказать, стремятся к этому.

Она покачала головой:

– Нет, они не могут ни к чему стремиться. Их действия предопределены, они просто делают.

– С какой целью?

– Их влияние на пользу цивилизации. Считайте их смазкой между шестеренками общества. Без смазки металл скрежещет по металлу. Механизм стопорит, перегревается. Огромный двигатель останавливается. Но обреченные ничего не изобретают. Они не способны создавать. Для этого требуются такие, как вы.

– Кому требуются?

Викерс заморгала.

– Миру, само собой. Вы при первом знакомстве с Брайтоном с ним ели?

Я не сразу сообразил, у меня тоже заедало шестеренки.

– Да, ужинали.

Женщина развернулась и снова медленно зашагала. Явно ожидала, что я пойду с ней, и я пристроился справа. Ее туфельки оставляли в мягкой земле маленькие следы. Она покосилась на меня.

– Каково сидеть с ним за одним столом? Я никогда с ним не ела. Мы только о работе разговаривали. Еще не зная, что он такое, я чуяла в нем что-то ужасное. Если верить философам, зло существует для того, чтобы выявить добро. – Она смотрела на меня. – Как по-вашему, это верно?

– Откуда мне знать?

– Все записано, надо только знать, где прочитать. Уловишь намек в записях, и вдруг все становится понятно. Всегда есть две стороны. Возьмите любую религию – в самых древних мифах упоминаются воители. Неважно, как они называются. Я никогда не была верующей, так что представьте, как я изумилась, узнав, что эти старые сказки – правда.

Я понял, что уже ничему не удивлюсь. Уже ничему.

– Так Брайтон – один из этих воителей? Вы об этом?

– Да. – Ее зеленые глаза были пустыми, невыразительными. – Один из старейших.

– Чего он хочет?

– Чего всегда хотели такие, как он. Остановить движение. Прекратить прогресс. Замедлить наступление постмальтузианского роста. Они сеют хаос. Они – враги мира. Их цель проста – не дать нам выйти на следующую ступень общественного развития.

Это звучало бредом. Безумным бредом, которому место в маленьких белых палатах.

– То есть они – противоположность обреченным?

– Нет, – отмахнулась она. – Обреченные – всего лишь орудие мира, и, как любое орудие, их можно сломать. Они просто пешки в игре. Нет. Брайтон и ему подобные – противоположность вам: тем, кто движет мир вперед. Они его тормозят. Они – враги самой цивилизации.

– Вы говорите: «ему подобные». И Мерси так же говорила.

Она пристально взглянула на меня.

– На разных языках их называют по-разному.

– А вы как называете?

– Все те, кто видел их в действии, используют одно и то же слово. Мы зовем их мерцающими.

Я уставился на нее. Слово было мне знакомо. Из письма.

– Вы понимаете, каким безумием это звучит?

– Даже после того, что вы видели?

– Но зачем? Не вижу смысла. Эти люди… мерцающие… даже если они – то, что вы думаете, какие у них мотивы?

– Вы сомневаетесь. Это хорошо. Ученый в вас требует доказательств. – Мы как раз вышли на место, где колеи скрещивались, где в грязи остался свежий отпечаток шин. След, ведущий в наше расположение и из него. Лет тридцать назад здесь, может быть, проходила дорога с аккуратной разметкой. Теперь она покрылась землей и заросла травой – растрескавшийся асфальт ушел в глубину. Викерс повернула направо по колее.