Джош Бейзел - Дикая тварь

Лагерь “Взгляд олененка”, оз. Форд, Миннесота.

Все еще суббота, 15 сентября.

Вам, наверное, интересно, насколько она ягодка опять в реальной жизни. Или изюминка опять, или курага, или что там еще.

В реальной жизни она очень даже ничего. Пониже, чем вы думаете, и порыхлее. С косметикой перебор, но это вы и так знаете. Непривычно глядеть на ее затылок.

В общем, увидев Пэйлин на трапе вертолета, я почувствовал только уныние. Я знал, что мне недолго быть рядом с Вайолет, но не думал, что так мало. Ни за что на свете Милл-От не доверит два миллиона долларов мнению такой прославленной невежды, как Сара Пэйлин. И к тому же она теперь имеет не больше отношения к федеральному правительству, чем Том Марвелл.

Что же до личности этой женщины, то она не вызывает у меня почти никакого любопытства – да, ее всегда в этом упрекают, но у меня на то есть уважительная причина: я жил в США, когда она баллотировалась на пост вице-президента, а потом ушла с должности губернатора Аляски за полтора года до окончания первого срока. Бога изображают в компании праведников, Зевса – среди лебедей и дождя, но Пэйлин – блин, она была просто везде, куда ни плюнь, несколько лет подряд. Что же еще могло остаться любопытного? [70]

Впрочем, мой интерес к Пэйлин несколько возрос, когда перед ужином мы все – гости и сотрудники турбазы – выстроились в очередь, чтобы познакомиться с ней и ее свитой: она жмет мне руку, рассеянно смотрит в глаза, переходит дальше, но тут замечает татуировку у меня на правом плече и замирает, уставившись на нее [71].

Татуировка – крылатый жезл, обвитый двумя змеями. Когда мне ее накололи, я думал, что это посох Асклепия – бога медицины. Но выяснилось, что символ Асклепия – посох без крыльев и с одной змеей. А жезл с крыльями и двумя змеями – символ Гермеса, бога, переносящего людей в подземное царство.

Пэйлин протягивает руку и трогает мое плечо:

– Джон. Взгляни-ка на это. – И спрашивает меня: – Откуда это у вас?

– По идее это должен быть посох Асклепия, бога медицины.

– Но это же символ Гермеса.

Зашибись. Даже люди, которые не могут назвать все три страны Северной Америки, знают, что это за символ.

Интересно, а Вайолет заметила, что это не та картинка. Если заметила, но промолчала, чтобы не ранить мои чувства, то надо ей это предъявить. Может, тогда мы будем в расчете за то, что я не сказал ей про замороженный французский тост. Хоть какая-то зацепка.

– В чем дело, Сара? – Подходит высокий красавец-мужчина.

– Смотри.

Он смотрит – с калифорнийским прищуром. Берет меня за плечи и пытается повернуть так, чтобы рассмотреть другую руку.

– Меня зовут Лайонел Азимут, – говорю я.

Он натянуто улыбается и отвечает с обиженным снисхождением:

– Извините. Преподобный Джон Три-Шестнадцать Хок.

– Простите?

– Это мое имя. – Он делает шаг в сторону, чтобы рассмотреть татуировку на другом плече, не тормоша меня. – А-а.

Звезда Давида, она самая.

Пэйлин тоже хочет посмотреть. Преподобный не отходит, и она неловко сталкивается с ним:

– Ох, батюшки.

– Мы близко, Сара, – отзывается он, – очень близко.

Преподобный приводит ее в равновесие, и они двигаются дальше. Вайолет, как и все остальные, пялится на меня. Я пожимаю плечами и пытаюсь удержать ее взгляд, но она отворачивается.

За ужином Пэйлин подозрительно склонилась над тарелкой и, сосредоточенно морща лоб, слушает, что нашептывает ей на ухо преподобный Джон Три-Шестнадцать Хок. По другую руку от Пэйлин сидит четырнадцатилетняя девочка – как выяснилось, ее дальняя родственница по имени Санскрит или что-то вроде того. В данный момент девочка залилась румянцем и молчит, возможно, оттого что напротив нее – Тайсон Гроди.

В помещении царит странная тишина. Люди все еще называют Пэйлин “губернатором”, но только шепотом, словно не желая расстраивать ее. Фики, повинуясь какому-то инстинкту, развернулись на полпути к городу, чтобы выяснить, а не окажется ли вдруг судья достойной фигурой, ради которой стоит воссоединиться с группой, – конечно же, так оно и вышло, – и теперь они просто сияют от присутствия Пэйлин: за такое можно простить все на свете.

Я стараюсь разговаривать как можно меньше и совсем не разговариваю с Томом Марвеллом, с которым сижу за одним столом. Марвелл вроде бы ничего: перед ужином, на лужайке, показал Стюарту Тену фокус с визитной карточкой, вспыхивающей огнем, и повторил его раз пятнадцать под восторженные вопли и смех Стюарта, а юная родственница Пэйлин, сгорая от стыда, изо всех сил старалась не выглядеть частью целевой аудитории Марвелла. Интересно все-таки, что же связывает его с Пэйлин? Где они познакомились – на слете почитателей Уэстбрука Пеглера? Но я не хотел бы лезть в глаза человеку из Вегаса, достаточно смышленому, чтобы с черным цветом кожи стабильно преуспевать в этом парке развлечений для мафии.

Вайолет сидит за столом “взрослых” рядом с Гроди. Я не ревную. Это как если бы доберман связался с чихуахуа. Хотя вообще-то напрягает, когда он начинает болтать с ней.

После ужина они с Теном заводят речь о повторной поездке в казино, и эта мысль заражает всю компанию. Я размышляю, не стоит ли поехать с ними, просто чтобы попробовать оказаться наедине с Вайолет, но решаю, что не стоит. Мне ни к чему узнавать ближе кого-то из этих людей, в том числе и ее.

Вместо того чтобы ехать вместе со всеми, я опять иду в кабинет в домике администрации и, изо всех сил стараясь не смотреть на фото семьи Семмел, проверяю свою почту. А тут Милл-От уже ответил на сообщение, которое я послал ему перед ужином, о том, что третейским судьей оказалась Пэйлин. Поскольку я знаю, что в письме приказ возвращаться домой, оставляю его на потом. И читаю очередную весточку от Робби, австралийского паренька, что подменяет меня на корабле.

От него только одна строчка: “все заблевано”. Даже не с прописной буквы.

Спрашиваю его о подробностях и желаю скорейшего выздоровления, если все заблевал он. Затем открываю письмо от Милл-Ота:

“Пэйлин как судья меня устраивает. Действуйте по плану” .

Ну ни хрена себе!

Я, конечно, признателен ему за возможность еще побыть здесь с Вайолет, особенно если та перестанет меня бойкотировать, но все равно поражен. И возмущен. Швырять на ветер два миллиона долларов – это отвратительно, как бы богат ты ни был. По крайней мере, в “Позолоченном веке” [72]они хоть что-то там покрывали позолотой.

Однако Милл-От отвечает и по другим пунктам. Например, что в Финиксе (Аризона) действительно есть бюро расследований “Пустынный орел” и что там работает – точнее, владеет им – кекс по имени Майкл Беннет, подходящий под описание кекса с фотоаппаратом. А Кристин Семмел, мать Отем, сейчас живет вроде бы в Сан-Диего, и у нее есть телефон.