Эуджен Чировици - Книга зеркал

Он забрал Анну к себе, они стали любовниками, а две недели спустя в дом пришли двое вооруженных громил и заявили, что Анна им задолжала. Дерек, ни слова не говоря, снял со счета в банке все свои сбережения – пять тысяч долларов – и отдал деньги. Громилы пообещали не трогать Анну, этим все и закончилось. Два месяца спустя, перед Рождеством, Дерек сделал Анне предложение, и она согласилась выйти за него замуж.

Сначала все шло хорошо, но через два года его жизнь превратилась в ад. Анна стала пить и постоянно изменяла мужу с первыми встречными – ей было все равно, знает об этом Дерек или нет. На людях она вела себя примерно, а наедине с Дереком оскорбляла и унижала его, обзывала психом, упрекала за отсутствие денег, угрожала бросить.

– Вообще-то, она была редкой стервой, – объяснял Симмонс. – Я как-то сказал, что хорошо бы детей завести, а она ответила, что не собирается психов плодить. Значит, я ее пригрел, суку эдакую, женился на ней, а она… Но я все сносил, как дурак. Я от нее был без ума. Сам бы я ее ни за что не бросил, все время боялся, что она с каким-нибудь хахалем сбежит. Выставила меня на посмешище перед всеми. Как со мной кто из парней на работе заговаривал, так я и думал, уж не спала ли она с ним. И все равно выгнать не мог.

А потом Симмонс заметил, что поведение жены изменилось – она стала лучше одеваться, красилась, следила за собой, перестала пить и скандалить, но на мужа по-прежнему не обращала внимания. Приходила домой поздно, уходила рано, так что друг с другом они почти не виделись и не разговаривали.

Вскоре Симмонс узнал, в чем дело.

– Мне надоела вся эта тягомотина, я стал за Анной следить, – сказал он. – Вот и увидел, как она в гостиницу с каким-то типом отправилась. Даже тогда я ей ничего не сказал, думал, он ее бросит, как обычно. Я хорошо помнил, как паршиво одному жить, поэтому надеялся на лучшее.

– И кто же это был?

– Джозеф Видер – богатый и знаменитый. Не знаю, чего ради он с моей женой связался. Он ведь ее лет на тридцать старше был. Где и когда они познакомились, я тоже не знаю – наверное, в кафе, где она официанткой работала. Туда часто студенты и преподаватели университетские приходили. Хотя я в дурке и сидел, но ведь не полный же идиот – сразу понял, что Видер на скандал нарываться не станет.

Догадываясь, что в убийстве жены первым делом обвинят его, Симмонс позвонил профессору, пригрозил рассказать полиции о связи Видера с Анной, упомянул о своем пребывании в психиатрической больнице и попросил, чтобы экспертная комиссия признала его невменяемым.

Спустя неделю его действительно арестовали и обвинили в убийстве жены. По результатам медицинского освидетельствования Симмонса признали невменяемым и отправили в психиатрическую лечебницу Трентона, где его часто навещал Видер – якобы из чисто научного интереса. Через три месяца Симмонса должны были выпустить, но, к несчастью, один из пациентов проломил ему череп.

– Когда я пришел в себя, то никого не узнавал и не помнил, как очутился в больнице. Я даже имени своего не помнил. Меня долго обследовали, пришли к выводу, что я не притворяюсь. Я и вправду все позабыл, даже Видера считал просто одним из врачей, который по доброте душевной надо мной сжалился и пообещал лечить меня бесплатно. Меня перевели в больницу Марлборо, я там целый год пробыл, но память не возвращалась. Ну, мне рассказали, кто я, кто мои родители, какую школу я закончил и прочее – про смерть матери, про психиатрическую больницу, про тяжелую работу, про жену-изменницу, про то, что меня в убийстве подозревали. В общем, мне надоело, и я решил с мерзкой жизнью неудачника распрощаться, все заново начать. Экспертная комиссия под председательством Видера постановила меня освободить. Жить мне было негде, и Видер нашел для меня жилье недалеко от своего особняка, на работу взял, вроде как сторожем и домашним мастером. Дом у него был старый, там всегда починка требовалась. Ретроградная амнезия – странная штука: про себя ничего не помнишь, а умения и навыки остаются. Вот и я чинить и ремонтировать умел, но не знал, где и как этому научился.

Дерек якобы считал Джозефа Видера чуть ли не святым: профессор следил за ходом его выздоровления и лечением, ежемесячно выплачивал жалованье, брал с собой на рыбалку и раз в неделю приглашал в гости, а однажды привел его в университет и провел с ним сеанс гипноза, но о результатах ничего не рассказывал.

В марте 1987 года Дерек сидел дома перед телевизором и, переключаясь с канала на канал, случайно увидел в новостях сообщение о самоубийстве в округе Берген. «Ох, это ж Стэн Мартини», – подумал он, увидев фотографию погибшего, и только потом сообразил, откуда знает Стэна: они вместе работали в бригаде ремонтников на фирме «Сименс». Стэн женился чуть позже Дерека и переехал в другой штат.

Симмонс сразу же понял, что это означает: он сам вспомнил то, о чем ему никто не рассказывал.

– Прям как торкнуло, так и воспоминания хлынули фонтаном, словно нефть из скважины в Техасе! Нет, словами такого не объяснишь. Перед глазами вся прошлая жизнь замелькала, будто фильм на быстрой перемотке.

Сначала он хотел позвонить своему благодетелю, но, вспомнив, что ночь на дворе, не стал беспокоить Видера. Потом, испугавшись, что снова все забудет, схватил блокнот и стал записывать воспоминания.

Симмонс встал и предложил прогуляться по двору, ноги размять. Мне выходить никуда не хотелось – вдруг он где-то оружие припрятал, – но я послушно последовал за ним, чтобы не вызывать лишних подозрений. Симмонс был крупнее меня, и в драке мне с ним не сладить. Интересно, заметил ли он пистолет в кармане моего пиджака.

Я вышел в захламленный дворик, где из земли торчали редкие кустики травы и обломки плитки, которой когда-то были вымощены дорожки. Симмонс вздохнул полной грудью, закурил очередную сигарету и, не глядя на меня, продолжил:

– Вот так я все сразу и вспомнил – и как мы с Анной встретились, и как вначале жили душа в душу, и как она мне стала изменять, как надо мной глумилась, как я узнал, что она любовь крутит с этим профессором… А потом – убийство, и как я Видеру звонил, и как меня арестовали, и что в психушке случилось. Я собрал таблетки, которые Видер мне прописал, пошел в аптеку и спросил, для чего они, а аптекарь мне объяснил, что они от простуды и от несварения желудка. Ну, я сразу понял, что никакой Видер не благодетель и не святой, а просто боится, что я все вспомню, поэтому меня под присмотром держит. У меня прямо голова кругом пошла… Я почти неделю из дома не выходил, а потом Видер пришел меня навестить, только я ему сказал, мол, у меня голова болит, я спать хочу. Лучше б я ничего не вспоминал, честное слово.

– А Видер ничего не заподозрил?