Татьяна Устинова - Хроника гнусных времен

– Сонечка, я привез тебе цветы, – быстро проговорил Кирилл, – я тебя поздравляю. Я так… рад за тебя!

Он оглянулся на Настю, но она не стала ему помогать.

– И я рада, – сказала Соня, оторвалась от него и посмотрела ему в лицо.

Глаза у нее сияли, зубы блестели, кожа была розовой и свежей. Шея у нее неожиданно оказалась длинной, и талия нашлась, и грудь в вырезе белого платья.

– Я хотел тебе сказать… – начал он, снова оглянулся на Настю и замолчал.

– Мы пойдем вниз! – объявила догадливая Настя, – девчонки, пойдемте вниз. Кирилл, нам уезжать скоро, ты не забыл? Ты же еще без костюма!

– Зато мне не надо делать макияж, – пробормотал он.

Ему хотелось, чтобы все побыстрее закончилось. Девицы проследовали к выходу, и у самой двери он поймал Настю за хвост платья и втянул обратно.

– Ты что?

Он вздохнул и захлопнул дверь.

– Я хочу кое-что тебе подарить, – быстро сказал он Соне и полез в портфель, – прямо сейчас, пока ты еще не вышла замуж.

Соня переглянулась с Настей, и Настя переступила ногами и вытянула шею, чтобы посмотреть, что он собирается дарить. Даже по ее носу было видно, как ей любопытно.

Он выудил из портфеля квадратную плоскую коробку. Очень простую бархатную коробку.

– Вот, – сказал он и сунул коробку Соне в руки, – это тебе. Может, ты наденешь?

Соня еще раз взглянула на Настю, потом на Кирилла и осторожно и неумело открыла крышку.

– Господи, – прошептала Настя, – ты ненормальный.

Двадцать один сапфир, двадцать один бриллиант, старая голландская работа. Середина девятнадцатого века, если он правильно запомнил.

«Все, все, – дружелюбно прокаркал Франц Иосифович, когда он забирал ожерелье, – все почистили, все привели в порядок. Барышня будет рада. Такая милая, такая несчастная барышня. Свадьба, да. Теперь это счастливая барышня. Верно, Михаил Эрастович?»

– Кирилл, – не отрывая взгляда от ожерелья, едва выговорила Соня, – откуда оно… у тебя?

– Я его купил, – ответил Кирилл, – у двух стариков-ювелиров. Они пьют кофе, когда стреляет пушка. Знаешь таких?

– Как – купил?

– Так. Купил.

Чья-то слезища капнула на синий бархат, Кирилл не разобрал чья, Настина или Сонина.

Они обе молчали, и он решил, что нужно спасать положение.

– Я хочу, чтобы оно было у тебя. Соня. Ты его заслужила. Черт возьми, ты заслужила все на свете! Только не рыдай, а то вся красота пропадет зря. И не отказывайся. Я не возьму.

– Кирилл, это невозможно, – простонала Соня и подняла на него глаза.

– Возможно.

– Это же очень дорого! Он усмехнулся.

– Я не разорился и не впал в нищету из-за твоего ожерелья. Мои сотрудники получат зарплату вовремя.

Я хотел поменять машину, а теперь подожду. Только и всего.

– Так не бывает, – прошептала Соня и задрала голову вверх, чтобы слезы не полились по щекам.

– Сегодня такой день, – промолвила Настя и вытерла глаза о рукав Кирилловой майки, слегка размазав тушь, – когда все бывает. Повернись, я застегну.

Народу в Благовещенской церкви было много, и Кирилл, стоя за спиной у Гриши, все время оглядывался на Настю, как будто боялся ее потерять. Она улыбалась ему дрожащей счастливой улыбкой и грозила пальцем, чтобы он не отвлекался.

Служба подходила к концу, и, наконец, надели кольца, и Соня, вцепившись в Гришину руку, повернулась лицом к родным.

На бледной груди, по выступающим ключицам переливалось, искрилось и горело ожерелье работы старого голландского мастера Густава ван Гаттена дю Валенгштока, большого знатока настоящих драгоценностей.