Камилла Гребе - На льду

Я ищу в Интернете имя Йеспера. Проглядываю статьи. Его называют «королем моды» и «рабовладельцем».

Натыкаюсь на статью «Кто такой на самом деле Йеспер Орре?». Читаю ее. Он родился в Бромме, родители учителя, изучал экономику в Упсале, но бросил после двух лет. Потом начинаются пробелы в его биографии. Никто не знает, чем он занимался эти годы. Читаю дальше. Журналист утверждает, что Йеспер вращался в криминальных кругах. Двоих его друзей осудили за экономические преступления, третьего за хранение наркотиков. Их имена мне не знакомы. Йеспер ничего такого не рассказывал. Смотрю фотографии. Йеспер в костюме. Йеспер в спортивной форме. Йеспер в смокинге. Йеспер в белой рубашке с закатанными рукавами на сцене показывает на цифры на экране. Еще фото крупным планом: Йеспер улыбается, но по морщинке на лбу я понимаю, что он напряжен. Ему не нравится, когда его фотографируют. Мы много об этом говорили. Он просто ненавидит, когда его снимки печатают в газетах и когда его показывают по телевидению. Еще фото. Йеспер с блондинкой в платье с глубоким декольте. Она откидывает голову, смеется. У него усталый вид. Рубашка мятая, ворот расстегнут. На брюках пятно, как будто кто-то пролил вино. Листаю дальше. Много снимков Йеспера с женщинами – всегда разными. Ни одной постоянной спутницы.

Закрываю глаза, пытаюсь сосредоточиться. Было ли что-то странное в его поведении в последнее время? Какие-нибудь знаки? Что он устал от меня? Но я не могу ничего вспомнить. Йеспер вел себя как обычно. Был нежным, внимательным. Мы встречались, ужинали, занимались любовью, хихикали в моей узкой постели, обсуждали будущее – что мы будем делать, когда сможем встречаться открыто. Когда нам больше не нужно будет скрываться.

Я вспоминаю наше последнее свидание. Мы были у него дома. В его квартире на улице Капельгрэнд. Я лежала на боку в постели лицом к стене. Он вернулся из душа, с полотенцем, обернутым вокруг бедер, присел рядом и погладил меня по волосам.

– Ты меня любишь?

Это был странный вопрос. Раньше он никогда не спрашивал, люблю ли я его. Мы старались не использовать это слово, которое влечет за собой столько обязательств. Меня оно всегда пугало.

– Да, – ответила я.

– Я понимаю, как тебе приходится сложно. Все время прятаться.

Он лег в постель, прижался ко мне сзади. Я почувствовала тепло его чуть влажного тела, ощутила аромат его геля для душа и лосьона после бритья, зажмурилась.

– Обещай, что ты дождешься меня, что ты не устанешь.

– Обещаю.

– Что ты не уйдешь к другому мужчине.

– Не глупи. Ты же знаешь, что никакого другого нет. Он крепче сдавил меня в объятьях.

– А до меня?

– Что значит до тебя? – не поняла я.

– До нашей встречи. Кто у тебя был?

До встречи с Йеспером. Я вспомнила о своей прежней жизни: одинокие вечера с телевизором и котом, бесконечные дни в магазине, готовая еда из «Сабис». В моей жизни не было ничего, о чем стоило бы рассказывать. Но и скрывать мне тоже было нечего.

– У тебя до меня ведь были мужчины, – продолжал он.

Сперва я не хотела отвечать. Разумеется, у меня был мужчина, но я не хотела о нем говорить.

– Разумеется.

– Кто?

– Я тебе о нем говорила. Спик.

– Учитель труда.

Я закрыла глаза и кивнула. И стоило мне это сделать, как воспоминания ожили. Длинные холодные школьные коридоры, звон посуды в столовой, запах горелого дерева в кабинете труда. Я лежу на столярном столе. Спик передо мной во фланелевой рубашке со спущенными джинсами. Лицо напряженное, когда он в меня входит.

Я была без ума от него. Я была юной и ранимой девочкой из проблемной семьи. Только сейчас я понимаю, какой ранимой я была. Он меня использовал. Я была девятиклассницей, почти ребенком, когда он меня соблазнил.

– Я злюсь, когда думаю об этом, – пробормотал Йеспер.

– Но это же было тысячу лет назад.

– Вы занимались сексом в кабинете труда?

– Но…

Он сжал меня как в тисках. Мне стало трудно дышать.

– Отпусти меня. Мне больно.

– Тебе это нравилось?

– Что?

– Трахаться с ним в кабинете труда? Нравилось? Йеспер сжимал меня так сильно, что я не могла пошевелиться. Я чувствовала, что он зол.

– Ты больной, – выдавила я.

Он стянул с себя полотенце, прижался ко мне, но в этот момент зазвонил его телефон. Он разжал объятья, но я лежала, как парализованная, и не могла пошевелиться.

– Тебе это нравилось? – прошептал он. – Нравилось?

Я ничего не сказала.

Выйдя из кафе, иду домой под дождем. Снова подул ветер. Листья теперь танцуют на ветру, прежде чем опуститься на мокрую траву. Почему Йеспер ревновал к моему прошлому? Несмотря на то что у меня почти не было мужчин. При том, что это у меня были все основания для ревности. И почему его так возбуждали разговоры о Спике? Почему он постоянно расспрашивал о нем?

Меня снова тошнит. Я ничего не понимаю. Совсем ничего.

Бросаю взгляд на площадь Карлаплан. Пустой фонтан без воды. На дне груды листвы и мусора. Ни души.

Вернувшись в квартиру, чувствую странный запах. Пахнет мокрой шерстью и мылом. Как будто кто-то только что был здесь и сразу ушел. Я прохожу через комнаты, проверяю, все ли на месте, но не вижу ничего необычного. Все вещи на своих местах. Ничего не пропало. Старый паркетный пол трещит у меня под ногами. Захожу в спальню, смотрю на светлый прямоугольник на обоях, где висела картина. Кажется, что он вот-вот сорвется с обоев, чтобы что-то мне сообщить. Из кухни доносится хрумканье. Сигге ест кошачий корм – единственную еду, которую он знает.

Все выглядит как обычно. Единственное, что меня пугает, это запах. Завтра мне надо на работу, думаю я, садясь на кровать. Как бы плохо мне ни было, я должна идти на работу. Я уже брала пять отгулов в этом месяце, и Бьёрне придет в ярость, если я не явлюсь завтра. Отгулы отмечают красным фломастером на календаре в подсобке.

Все могут видеть, сколько другие коллеги болели или отсутствовали по уходу за ребенком – еще одна мера, которая бесит профсоюз и вынуждает прессу называть Йеспера рабовладельцем. Я провожу рукой по стене. Пожелтевшие грязные обои напоминают мне о другой стене в другой жизни.

Это было вечером в начале лета, когда по ночам было светло. Я лежала в постели и смотрела на стену, которая когда-то была белой, но теперь была покрыта темным налетом от жира, пыли и табачного дыма. Острым предметом, например, зубочисткой или веточкой, можно было выцарапывать на ней буквы и рисунки.

Как я ни старалась, я не могла заснуть. Мне мешал бледный свет из окна, который проникал сквозь зажмуренные веки, и папины крики в кухне.

Родители ссорились.

Я не знаю, почему они ссорились, да это было и не важно. Они ссорились каждый вечер. Главное было заснуть до того, как они начнут, тогда можно было выспаться. По утрам они были усталыми и добродушными, потому что не выспались ночью.