Татьяна Степанова - Пейзаж с чудовищем

Полковник Гущин выслушал и поблагодарил Мытищи за проделанную работу.

Катя подумала: вот и еще один фрагмент этого дела встал на свое место. По крайней мере, теперь они могут назвать имя убийцы Софьи Волковой ее дочери Валентине и ее сестре Вере Бобылевой. И сказать им, что это и правда было ограбление в подъезде и что убийца-грабитель расплатился за свое зло сполна еще тогда, двадцать лет назад.

Сергей Мещерский вышел на улицу, посмотрел на белый фасад дома, так похожий на фасад итальянского палаццо, и решил не бродить по солнцепеку, потому что становилось все жарче, а поискать себе место в тени.

Он хотел посидеть в патио, где в этот полуденный час было относительно прохладно. Но патио оказалось оккупировано – оттуда доносилось приглушенное хихиканье, и журчали, как ручей, голоса.

В милом ухоженном дворике, отделанном плиткой, уставленном плетеными креслами, столиками, горшками с яркими цветами, отгороженном от подъездной аллеи шпалерами, по которым буйно и живописно вились ползучие белые розы, благоухающие на жаре так сильно, что даже пчелы облетали их стороной, резвилась и флиртовала парочка жизнелюбов – Евдокия Жавелева и Артемий Клинопопов.

Мещерский заглянул в патио – ну кто бы мог подумать! Эти двое, хотя больше всех прежде и разорялись и требовали немедленного отъезда из дома Феликса, теперь все свои требования словно позабыли и сегодня уж точно никуда из деревни Топь выезжать не планировали.

Евдокия Жавелева в маленьком белом мини-платьице и шлепках от Прада томно раскинулась в плетеном кресле, выставив напоказ свои восхитительные длинные ноги, а напротив нее, через столик, сидел красный, взволнованный и потный Артемий Клинопопов и, сверкая очками, буквально пожирал взглядом эти ноги, и мускулистые ляжки, и маленькую грудь под батистом платья, лишенную лифчика.

На столике возле них стояли две бутылки шампанского – одна уже пустая, вторая в серебряном ведерке, полном колотого льда.

– Артемий Ильич, дууууушечка, – пела Евдокия, разрумянившаяся от жары и шампанского. – Какой вы забавный, какой дерзкий…

– Я сам не свой… Дуся, вы с ума меня сводите… я сам не свой… Дуся, вы такая красавица! – Клинопопов всем телом подавался все ближе и ближе, рука его касалась загорелых икр Евдокии, елозила туда-сюда, лаская, двигаясь все выше, выше. – Дуся, вам ведь за сорок уже?

– Рассердить меня хотите, лысик? Это что за вопрос такой?

– Ни-ни, ни в коем случае… я к тому, что и мне уже под пятьдесят. – Клинопопов затряс головой. – К тому, что это самое, пора… пора гнездо вить.

– Я за такие вопросы могу и наказать вас, дууууушечка, больно наказать. – Евдокия погрозила наманикюренным пальчиком.

– Накажите! Казните меня! От вас… из ваших ручек все приму – любую казнь! – Клинопопов пылал, как лава. – Ох, какая же вы…

– Какая? – смеялась Евдокия. – Какая я? А вот говорят, что у вас в Питере все мужики – как кильки балтийские… маленькие такие, холоооооодненькие, сыыыринькие… мракобесики-недотепики…лууууууузеры невские…

– Я докажу вам, Дуся!

– А дщерью греха меня называли, а?

– Вы лилия благоуханная! Ох, хочу обонять вас, ваш аромат, ваше тело, Дуся…

– Вы же в монастырь собирались, дууууушечка богомольный.

– Какой там монастырь, эх!

Мещерский скрылся среди шпалер, увитых розами, чтобы не мешать им. И когда успели? Надо же! В этом хаосе, в этом страхе, в этом кошмаре. А этим двоим все нипочем. Кто бы мог подумать, а?

Он прошел под аркой из шпалер и очутился в уютном закутке, где стояла пара шезлонгов. Патио было отгорожено от него лишь зарослями роз, но он решил больше не прислушиваться к воркованию Клинопопова – это и смешило, и утомляло. Сел в шезлонг, вытянул ноги, закинул руки за голову.

Солнце припекало. Сквозь заросли он видел угол дома, гараж с заблокированной электроподъемником дверью. Рядом с гаражом под навесом у стены громоздилась плетеная мебель и стояли сложенные зонты от солнца.

Над большой клумбой, где тоже росли вьющиеся белые розы, порхали бабочки-капустницы. Белые, белые, белые бабочки… розы…

Белый павлин виллы Геката …

Мещерскому показалось, что он закрыл глаза лишь на миг – задремал. И сколько это длилось, он не мог сказать, но это было недолго. Из состояния полудремы его вывел какой-то звук.

Шорох… Шаги… Кто-то был совсем рядом…

Мещерский открыл глаза. Дни, проведенные в этом доме, не пропали даром – он мгновенно встревожился. Это было нечто необъяснимое, подсознательное. Огляделся и… тут же успокоился.

В десяти шагах от него, отделенный лишь кустами белых роз, на клумбе копался Миша Касаткин. Мещерский вспомнил, что как раз вчера перед пропажей мальчика он видел его на этом самом месте – возле клумбы белых роз. А потом начался весь этот кошмар с поисками и задержанием безумного Ивана Фонарева.

Но сейчас рядом с Мишей никого не было. Мещерский удивился, что мальчик так быстро оправился от потрясений и даже вышел погулять. Он сидел на корточках в центре клумбы и сосредоточенно копался в земле под кустом белых роз. Он был весь поглощен работой. Мещерский лениво наблюдал за ним – что он там, сорняки полет, что ли? Нет, он видел, как Миша выкапывает под кустом глубокую ямку. В правой руке его что-то было, он копал сосредоточенно, помогая себе, отгребая левой рукой землю.

Вот он поднялся с корточек, огляделся, глянул на ямку, словно оценивая результаты работы. И юркнул в сторону гаража – туда, где была навалена плетеная мебель и стояли зонты.

И тут Мещерский увидел, что в руке Миши – измазанный землей нож.

Мещерский выпрямился в шезлонге, глядя сквозь зеленую стену кустов. Сомнений никаких: у мальчишки в руках нож с внушительным лезвием, весь перепачканный землей. Этим ножом он и копал ямку на клумбе.

Мещерский хотел встать и подойти к мальчику. Спросить его, что за нож, откуда? Ведь это Иван Фонарев, по предположению полиции, украл нож в офисе на третьем этаже перед тем, как… И картину он порезал ножом. И ножа этого у него не нашли. Он хотел спросить Мишу, но что-то удержало его. Что-то – возможно, шестое чувство – заставило оставаться на месте в шезлонге и наблюдать дальше.

Миша, воровато оглядываясь по сторонам, подбежал к стоявшим у гаража большим сложенным зонтам от солнца.

Он приблизился к зонту бежевого цвета с синей каймой и, поднявшись на цыпочки, сунул руку внутрь, шаря на спицах. Что-то достал, спрятанное в сложенном зонте от солнца.

Мещерский не сводил глаз с мальчика.

Что-то белое в его руках… И еще какая-то тряпка.

Миша со своей добычей направился в сторону клумбы. Когда он вернулся к кустам белых роз, Мещерский смог ясно увидеть, что в руках мальчика.