Елена Михалкова - Бумажный занавес, стеклянная корона

Эта женщина так благодарно ловила крохи перепадавшего ей неискреннего тепла, так расцветала от малейших его вынужденных прикосновений, что лживое и придуманное чувство каким-то неведомым, но явно волшебным образом переродилось в искреннее и глубокое.

Руденя знал от Олеси, что проделал с ней бывший муж. Иван так был уверен в своей бесчувственности, что проворонил момент, когда в нем проснулась острая ненависть к Мусатову. Отныне уподобиться ему стало совершенно немыслимо. Он не может, просто не может устроить то же самое, что этот лощеный урод!

Мысль, что Олеся, привязанная к искусственному дереву, станет участвовать в его похабнейшей постановке, вызвала у Ивана приступ такого стыда, что его скрутило прямо в душевой кабине.

«Хана моему шоу».

Когда Руденя, наконец, понял, что с ним произошло, то сначала сказал себе, что он кретин. Дебил, придурок. Валенок. Утырок. И много других слов сказал Иван Руденя, случайно обнаруживший в себе живого человека, а не карьерную машину с четко выстроенными планами на ближайшую пятилетку.

Таким его и застала Олеся: отчаянно ругающимся перед зеркалом.

– Ваня! – испугалась она. – Ты чего?

Руденя обернулся к ней.

– Влюбился я в тебя, вот чего, – сказал он тоном, которым обычно говорят «Стерва, ты мне всю жизнь загубила».

Несколько секунд Олеся смотрела на него, не реагируя. А затем случилось второе чудо. На его глазах женщина преобразилась. Словно ангел щедро плеснул с небес воды из серебряного ведра, и с лица ее смылись остатки горя, точно уродливый грим, смылся грязный слой страданий и нелюбви, и осталось чистое, прекрасное в своей наготе, беззаветное счастье.

Тут Иван Руденя второй раз сказал себе, что он кретин. Все на свете можно было отдать за такой взгляд. За это лицо. За то, как она шагнула к нему навстречу, шепча «господи, Ванечка…»

Где-то наверху ангел рассмеялся и взмахнул пустым серебряным ведром.

Ася Катунцева собрала волосы в хвостик и туго перетянула резинкой. Когда она видела в боевиках, как очередная воинственная девушка стреляет из лука, ползает по стенам и дерется с семерыми противниками, больше всего ее раздражали не выдающиеся способности героини. А то, что эта удивительная леди повсюду бегает с распущенной гривой. Пряди же мешают! В глаза лезут! Пол помыть – и то на затылке их гулькой укладываешь! А уж противостоять мировому злу, когда тебе его загораживают собственные вихры, и вовсе не с руки.

Слава богу, мировое зло дремало и не собиралось вызывать Катунцеву на решающее сражение. Но и без этого у Аси хватало забот.

Она без труда сообразила, что именно стянула Кармелита у Бантышева. Достаточно было услышать, как он горестно причитает о пропаже. Прежде, чем камердинер успел развести всех по разным комнатам, Виктор обежал половину дома, прислушиваясь, не раздастся ли где-нибудь знакомая мелодия.

– Может быть, его кто-нибудь нашел и себе взял? – сочувственно предположила Ася. Она повсюду носилась за Виктором, точно Пятачок за Винни-Пухом, и набирала номер его пропавшего телефона.

– Ах, ну нет же! Зачем, для чего?

– Любовнику звонить с незасвеченного номера, – авторитетно объяснила Ася.

Расстроенный Бантышев взглянул на нее и вдруг рассмеялся:

– Боже мой, какие познания! Асенька, меня пугает ваша осведомленность!

Катунцева сначала побледнела, потом покраснела, а затем принялась оправдываться, что это она не из собственного опыта, ей один знакомый рассказал, он старше нее, но они просто друзья, ничего больше…

– Там пароль! – мимоходом объяснил Бантышев, в очередной раз забегая в библиотеку и с размаху ныряя головой в пышное кресло. Отчего-то он был уверен, что забыл сотовый в одном из них. «Виктор, вас и в библиотеке-то не было», – хотела напомнить Ася. Но молчала.

– Ах, ах, какая потеря! А ведь мне нужно срочно звонить менеджеру, объяснять, переносить…

Бантышев вдруг застыл, согнувшись пополам. Затем обратил к Асе покрасневшую физиономию.

– Я и сам этот пароль вечно забываю! Вот и сейчас…

Ася едва удержалась от смеха. Бантышев защелкал пальцами, не разгибаясь.

– Два-четыре-восемь-два, – пропел он на какой-то известный мотив. – Асенька, вы запомните, пожалуйста, хорошо? Как только найду… сразу же… разблокирую…

Бантышев снова зарылся в подушки.

«Два-четыре-восемь-два», – повторила Ася. И захочешь – не забудешь.

Потом явился Кутиков и с извинениями и поклонами развел их по разным комнатам.

И вот теперь Ася стояла перед зеркалом и убирала волосы, чтобы не лезли в глаза. В последнюю секунду спохватилась и повесила на шею вышитый чехол на шнурке, подарок Катьки. Сшит криво-косо, нитки торчат, но сестра дарила его от души. Если все пройдет так, как задумано, он ей пригодится.

Часы показывали половину двенадцатого. За окном ночь стояла, как вода в болоте – темная, густая, подернутая зеленоватой пеленой ряски. Ася выглянула наружу.

Слава архитектору, проектировавшему особняк Грегоровича! Явный поклонник рустикального стиля, он щедро облицевал фасады грубо отесанными камнями, сильно выступающими из стен. Узкая полоска декоративного карниза еще больше облегчала Катунцевой задачу.

– Совершенно не думают о безопасности, – пробормотала Ася, забираясь на подоконник и примеряясь, как бы половчее уцепиться за выступы.

Сестра бы ее сейчас осудила. Когда-то Ася в свои пятнадцать карабкалась по деревьям, инспектировала помойки и носилась по крышам гаражей с бандой дворовых мальчишек и таких же бесшабашных девиц, не желавших взрослеть. Сестра Катька в том же возрасте отплясывала в ночных клубах и с великолепным взрослым видом цедила бармену: «Текилу Санрайз», пожалуйста, только не с апельсиновым, а с грейпфрутовым».

О чем Катунцева действительно сожалела, так это о том, что не взяла с собой к Грегоровичу домашний спортивный костюм. Но кто мог знать, чем все обернется! В тесном платье изображать человека-паука было совершенно невозможно. Только в голливудских фильмах прекрасная Анжелина Джоли покоряет небоскребы, не снимая юбки-карандаша и не расстегивая ни одной пуговки на деловой блузке. Асе Катунцевой пришлось ограничиться ночной рубашкой, доставленной пару часов назад все тем же симпатягой камердинером. Кеша с самым невозмутимым лицом вручил Асе запечатанный пакет. Внутри оказалась белая ночнушка, больше похожая на платье. Очень милая, надо сказать.

Должно быть, приготовлена для очередной подружки Грегоровича, подумала Ася. Интересно, Кутиков сам выбирал ее? Рубашку, не подружку.

Она вдруг покраснела. И поправила задравшийся подол.

«Какая жалость, что я Катунцева, а не Джоли. С другой стороны, зачем мне этот ее Брэд Питт? Не больно-то он и симпатичный!»