Елена Михалкова - Бумажный занавес, стеклянная корона

Бабкин смотрел, как Ася Катунцева отступает в сторону. Девочка сыграла свою роль, молодец.

– Жалко мне его, – признался он. – Одно дело считать своего нанимателя мразью. А другое – услышать, что по его вине погиб твой друг. Чем Джоник думал, когда признавался при Жоре, что Васю Кроткого до могилы довели именно его люди, а?

– Ничем не думал, – успокоил Макар. – Неуравновешенная нервная система плюс злоупотребление веществами, расширяющими сознание. Вот тебе рецепт короткой жизни. Но Пащенко хладнокровный парень, надо отдать ему должное! Стукнул Джоника, а потом еще и в столовой поддерживал с тобой светскую беседу. Военная выучка.

– А на девчонке сдался, – с некоторым сожалением констатировал Сергей.

– Он ведь сразу тебе сказал, что одного из них двоих назначат в козлы отпущения. Просто не верил, что это будет Катунцева. А увидеть, как на твоих глазах совершенно непричастного человека тащат по обвинению в убийстве – это, знаешь ли, не столько крепкую нервную систему нужно иметь, сколько отрицательные значения совести.

Бабкин молча кивнул. Зато теперь они знали, что с совестью у Жоры Пащенко все в порядке.

Оба лже-полицейских, выслушав Пащенко, забрались в свой «форд» и мирно уехали. Бывший телохранитель остался стоять посреди пустого двора. Никто не шел к нему, не вязал, не хватал за руки и не кричал «убийца». Из окна смотрели Грегорович с Бантышевым. На балкончик вышла Медведкина. Сергей ожидал, что она и здесь останется верна себе и сядет между перилами на шпагат, но балерина хрустально изрекла что-то в воздух и удалилась. Олеся Гагарина наверняка мурлыкала по телефону со своим Иваном Руденей. Анжела зализывала душевные и физические раны. Вороной пил: ему было совершенно безразлично происходящее, раз уж события не вертелись вокруг его персоны. Кармелита и Андрей Решетников находились неизвестно где, но совершенно точно вместе – в этом Сергей не сомневался.

Жора Пащенко бессмысленно потоптался на месте и пошел к открытым воротам.

– Остановить его, может? – поинтересовался Кутиков.

Бабкин чуть не подпрыгнул. Он приплатил бы, чтобы увидеть, как камердинер останавливает телохранителя. Но Илюшин лениво протянул:

– Не. Зачем? Пусть с ним дальше полиция занимается. Грегорович записал его признание. Остальное не наше дело. Хотя если вам очень хочется, Иннокентий…

– Ни в коем случае, – очень твердо сказал Кеша.

И, кажется, пробормотал, что хочется ему совершенно другого, но Бабкин не был уверен, что расслышал правильно. Как бы там ни было, камердинер с неожиданной прытью рванул навстречу бледной измученной Асе Катунцевой, то ли уже всхлипывающей, то ли собиравшейся заплакать.

– Чего это он? – подозрительно спросил ему вслед Бабкин.

Макар засмеялся. Сергей вопросительно уставился на него, но Илюшин не торопился объяснять причины внезапного веселья. Он смеялся, как будто видел что-то, совершенно не заметное Бабкину, и непонятно было, что его развлекает больше: сам предмет или то, что он сокрыт от Сергея.

Бабкин хотел было вытрясти за этот смех из Илюшина всю душу. Собственно, это следовало сделать еще двое суток назад. Но тут в кармане задрожал телефон.

– Ты когда домой поедешь? – спросила Маша. – Совесть есть у тебя, мерзкое ты чудовище? Я тут одна, а у меня окрошка, полный тазик.

Бабкин сразу забыл и об Илюшине с его смехом, и о покойном Джонике, и о Грегоровиче, и даже о Жоре Пащенко, уходящем все дальше от особняка. Были более важные дела. Он пошел по двору, бормоча в трубку оправдания и чувствуя себя незаслуженно счастливым.

На краю двора Сергей остановился. Туча, пролившись мелким дождем, растаяла бесследно. У края неба на брюхе лежало облако и вытянутой лапой осторожно трогало миску с расплавленным солнцем.

Ему было хорошо.

О расследовании в Венеции рассказывается в детективе «Охота на крылатого льва».