Елена Михалкова - Бумажный занавес, стеклянная корона

Олесе нравилось нарушать запреты. Сразу чувствуешь себя маленькой девочкой, которой строго-настрого наказали не забираться в соседский малинник. Но вот ты уже в колючих зеленых кустах, лопаешь ягоды, губы вымазаны предательским соком, в глазах скачут особенные летние бесенята.

Эти бесенята водились в синих глазах Олеси Гагариной круглогодично.

Ей даже хотелось, чтобы навстречу попался кто-нибудь из туповатых охранников Богдана. Ух, можно будет поразвлечься! Лишь бы не Кеша. С ним все будет предсказуемо: дернет губой в укоризненной полуулыбочке и скучным голосом попросит Олесю вернуться в ее апартаменты. И ведь не поспоришь.

Олеся уже настроилась столкнуться с охраной. Как говорит в таких случаях Ванька, она им устроит бухты-барахты.

Словно боксер перед сражением, Гагарина размяла руки, попрыгала на месте, нанесла несколько ударов воображаемому врагу и, пританцовывая от переполнявшего ее охотничьего азарта, двинулась дальше. Может быть, пошуметь, чтобы привлечь внимание?

И тут она увидела Анжелу.

Жена Никиты сидела на полу, обхватив голову руками. Фотография валялась рядом. Гагарина от изумления присвистнула. Анжела подняла на нее взгляд, и Олеся содрогнулась.

В глазах Анжелы застыла боль, граничащая с безумием. Женщина явно не узнала Олесю. Кажется, даже не отдала себе отчет, что перед ней живой человек.

Все легкомысленные намерения вылетели у Гагариной из головы. Тот, кто сейчас увидел бы ее, поразился, каким сосредоточенным и суровым может быть это милое лицо. Она молча смотрела на поверженного врага, не делая и попытки заговорить.

«Уйди, – посоветовала себе Олеся. – Пусть остается наедине со своими демонами. Я ведь ничего особенного не придумала. Только приоткрыла для них малюсенькую дверцу».

Вот она, эта дверца. Прямоугольная фотокарточка. За ней мир, полный страха и ревности.

«Она сама сотворила этот мир. Я здесь ни при чем».

От Анжелы разило вином. Черты бледного худого лица заострились до такой степени, что оно стало похожим на бумажную маску-оригами. Черные волосы спутались. Весь старательно наводимый лоск исчез, и на полу сидела потрепанная молодящаяся дамочка, жадная, злая, хваткая, не слишком умная. И очень, очень несчастная.

«Уходи! – приказала себе Олеся. – Пусть мучается и дальше. Она заслужила».

Губы сложились в жесткую гримасу. Олеся сделала шаг назад.

Анжела не изменилась в лице. Она вообще не заметила, что что-то происходит. Только едва слышно простонала на вдохе, словно внутри болело совсем уже невыносимо.

Олеся Гагарина остановилась. Заставила себя вспомнить годы, проведенные перед телевизором в плену собственного тела. Прыщавую морду молоденького журналиста, сующего ей под нос микрофон. Вопли разъяренных покупателей. Собственный страх и ощущение крысы, пойманной в ловушку – не день, не два, а месяцы подряд.

Бесполезно. Ничего не помогало. Слишком счастлива она была сейчас, чтобы подогревать собственную злость углями черных воспоминаний. Счастливые не бывают мстительны.

«Жалостливая ты дура, Леся», – вздохнула Гагарина. Подошла к Анжеле и присела перед ней на корточки.

– Слушай сюда, Бирюкова.

Взгляд той по-прежнему был бессмысленным.

– Помнишь, как ты мне по морде вмазала на том дурацком конкурсе красоты? А я тебя за это отправила с красной задницей дефилировать. – Олеся ухмыльнулась. Воспоминание о той шалости, несмотря на все последствия, до сих пор ее радовало. – Господи, помирать буду, а все равно посмеюсь. Слышишь, Бирюкова? Мы с тебя всей толпой угорали! Ты такая надменная вышагивала, как Снежная Королева! Спереди королева, сзади павиан.

Олеся хихикнула, но тут же спохватилась и стерла остатки неуместного веселья с лица.

В покрасневших глазах Анжелы что-то промелькнуло. Во всяком случае, она начала отдавать себе отчет в том, что с ней разговаривают.

– Но ты ведь у нас злопамятная сука, – вздохнула Олеся. – Долго ждала своего часа, а? – Она загнула пальцы, подсчитывая, сколько прошло от того достопамятного конкурса красоты в Киеве до развода с Мусатовым. – Ого! Больше десяти! Терпеливая ты, Бирюкова. Отдаю тебе должное.

Бледные дрожащие пальцы провели по щеке, убирая мешавшую прядь.

– Гениальный был ход – подставить Мусатову твою племянницу, – признала Олеся. – Примитивный как шпала. Но гениальный. Тебе, конечно, повезло, что она на меня похожа. Кстати, все хотела тебя спросить: ты сама-то рассчитывала на такой результат? Думала, что Мусатов меня оставит? Или просто хотела нервишки мне пощекотать?

Олеся была уверена, что Анжела не ответит. Но с искусанных губ внезапно сорвалось хриплое:

– …Рассчитывала.

– Ай, молодец! – одобрила Олеся. – Ну ты стратег, Бирюкова. Гитлер плачет горькими слезами!

– Ты сама виновата. – Голос Анжелы звучал безжизненно. – Выставила меня на посмешище… У тебя все было. Слава, деньги, любовь зрителей. Захотела еще и в супер-красавицу поиграться. Баловство! А я кто? Провинциальная дешевка. С толстосумами спала, лишь бы пробиться повыше. Если бы не ты, у меня бы все получилось.

– Да ведь у тебя и так все получилось, – удивилась Олеся. – Ты Никиту своего встретила!

Анжела слабо пожала плечами. Мало ли кого она встретила. Это не отменяло предыдущих страданий.

– Радовалась ты, Бирюкова? Признайся честно! Когда Мусатов меня выбросил – радовалась? Голая плясала на кровати? Туфли, может, новые купила? Отметила свою победу?

– Шубу, – прохрипела Анжела. – Соболиную.

– Ого! У меня, между прочим, соболиной нету.

Лицо Олеси на несколько секунд омрачилось.

– У меня, считай, тоже нету, – с трудом выговорила Анжела. – Все время в перелетах. Куда ее носить.

Взгляд ее с каждой минутой приобретал осмысленность. Руки она выпутала из волос, и теперь одна, крепко сжатая в кулак, лежала на коленке, а вторая, раскрытая, подергивалась на полу, словно живя самостоятельной жизнью.

– Ничего, поносишь еще, – утешила Олеся. – Может, тебя твой Вороной ушлет куда-нибудь в Сибирь. Подальше с глаз. А сам с этой замутит, – она кивнула на фотографию.

Лицо Анжелы поменялось так страшно, что Олеся отшатнулась. А потом схватила Бирюкову за плечи и как следует тряхнула:

– Гляди сюда, припадочная! Пошутила я, слышишь?

Губы Анжелы шевелились, но с них не срывалось ни слова.

– Господи, во дура-то одержимая! Ты меня понимаешь или нет? Говорю тебе, это я все подстроила. Не носит твой Никитушка фотку любимой возле своего волосатого пупка. У него там и волос-то не растет!

– Волос? – непонимающе переспросила Анжела.

Олеся вздохнула.

– Расслабься. Пупок отменяется. Нигде не носит Никита эту фотографию. Он ее вообще в глаза не видывал. Это я ему подсунула в карман пиджака. Усекла?